Жизнь в эпоху перемен. Книга первая - Станислав Владимирович Далецкий

урокам, проверяю задания, что ученики делали в классе, и прикидываю, кому из них как помочь, чтобы успешно учились грамоте, письму и арифметике. Сейчас уже немного освоился и надеюсь вас посетить через неделю-вторую, а сегодня вот собрался сходить в церковь к обедне и потом зайти к батюшке Кириллу в гости – уже обещался.

– Это ладно, это хорошо, что вы в церковь ходите и к отцу Кириллу наведаетесь, – одобрил староста. – Но и нас, грешных, не забывайте и непременно жду вас в гости через неделю – как раз мой черёд наступает принимать гостей. До скорого свидания, Иван Петрович, пойду домой и обрадую дочек о вашем к нам посещении, – закончил староста и, ещё раз взглянув на порядок в доме, что навела Арина, одобрительно хмыкнул и вышел вон, тихо прикрыв за собою дверь.

Арина, почти без чувств, присела на табурет.

– Зайди староста в дом минут на пять раньше и конец бы нам пришёл обоим на том диване, – произнесла кухарка. – Вы лишились бы учительского места, а я заработка и женского удовольствия, что вы пробудили во мне на том диване. Впредь надо быть осторожнее: хорошо, что я отказалась идти в кровать, вот Бог и пронёс грозу стороной. Но и закрываться изнутри на щеколду тоже не след, когда мы здесь вместе.

Давайте дальше будем грешить с опаской, чтобы нас не застали врасплох, как сегодня староста, – закончила Арина и, словно скинув с плеч эту заботу, легко вскочила с табурета и принялась за хлопоты по кухне, что прервала с приходом старосты.

– Позволь поинтересоваться, Арина, почему староста сказал, что я плачу тебе два рубля в месяц? – спросил Иван, присаживаясь к столу, в ожидании завтрака.

– Потому что я свёкру отдаю эти два рубля, а оставшиеся два прячу в схронку в сарае, чтобы скопить деньжат и уехать из этого чужого мне села вместе с сыном, как я вам говорила, после вашего отъезда: я так думаю, что через год-два.

Я с вами почувствовала себя женщиной и готова прислуживать вам хоть всю жизнь, но это в сказках крестьянская дочь выходит замуж за принца, а в жизни крестьянке даже с учителем нужно прятаться от людских глаз, иначе всё село осудит наше греховодство. Я вдовая, вы – свободный человек и, кажется, что в этом плохого, если мы по согласию ложимся вместе на диван, но на селе такого не прощается.

Вам уезжать учиться дальше, а мне на скопленные деньги может быть тоже удастся как-то пристроиться с сыном: глядишь и мужичок какой-никакой подвернётся: теперь-то я поняла сладость мужскую, за что спасибо вам, Иван Петрович, большое, – простодушно объяснила Арина, выставляя на стол стопку блинов, что успела напечь за этим разговором.

Позавтракав, Иван вздремнул немного, а Арина, закончив дела на кухне, ушла домой, не попрощавшись, чтобы не будить хозяина, который не только щедро оплачивает её работу, но и доставляет одинокой вдове женское удовлетворение, не испытанное ею ранее и потому ещё более сладостное.

После полудня Иван зашёл в церковь к поздней обедне, постоял и послушал проповедь отца Кирилла, помолился про себя за отпущение грехов Арине в прелюбодеянии с ним и, с лёгким сердцем выйдя из церкви, ожидал отца Кирилла, чтобы вместе отправиться в дом священника на чаепитие-обед, как обещался.

Во дворе было прохладно. Северный ветер гнал низкие тучи, из которых иногда сыпалась снежная крупа, покрывая сухие жёлтые листья под деревьями – стояла поздняя осень, и со дня на день должен был выпасть снег, который и так уже запаздывал недели на три, что прошли с Покрова.

Поёживаясь в лёгком пальто, оставшемся ещё со студенчества, Иван, наконец, дождался выхода батюшки Кирилла и, поприветствовав священника, вместе с ним направился к поповскому дому.

Отец Кирилл неодобрительно взглянул на пальтецо учителя и назидательно, как на проповеди, сказал:

– Негоже вам, Иван Петрович, в таком пальтишке на холоде пребывать. Я понимаю, что после учёбы вы не успели приодеться прилично учителю, но и рисковать здоровьем тоже нельзя. Простудитесь, не дай Бог, и сгорите от воспаления: кто тогда наших детушек грамоте учить будет?

У меня есть знакомый жид в местечке, он хороший портной, и в три дня сошьёт вам хорошее пальто на вате, а воротник и шапку из мерлушки вам сошьёт местный скорняк. Ещё надо вам пошить сапоги на меху, и тогда будет полный порядок, – заключил отец Кирилл. – Завтра же пришлю вам этого портняжку и сапожника, а пока остерегайтесь выходить на холод без тёплой поддёвки под пальто и шарфик тёплый, чтобы горло укрывать, я вам сегодня подарю: мне дочери старшие связали каждая свой, и жена тоже хотела угодить, а три шарфа мне вовсе ни к чему.

Вот мы и пришли: видите, в окнах дочери старшие мелькнули, это они вас, Иван Петрович, высматривали: я сказал, что вы сегодня будете гостем в нашем семействе.

Действительно, в окне показались и мигом исчезли две русоголовые девушки, которых Иван уже видел в свой прежний приход.

Обед прошёл в приятном разговоре с отцом Кириллом о пользе просвещения. Иван рассказал священнику об успехах в учёбе его младшей дочери Наташи. Старшие дочери расспрашивали учителя о годах учёбы в уездном городе, который казался им огромным в сравнении с селом, где все знали всех в лицо. Иван охотно делился впечатлениями студенческой жизни, непринуждённо общаясь с прелестными юными созданиями, поскольку плотскую страсть он удовлетворил ещё утром с Ариной и теперь спокойно и без вожделения разговаривал с девицами, не выказывая увлечённости ими.

Обед с беседой и чаепитием затянулся дотемна, и Иван заторопился домой, чтобы подготовиться к завтрашним урокам. Отец Кирилл подарил, на выбор, один из трёх шарфов козьего пуха и, когда Иван, наугад, указал на один – этот шарф оказался работы старшей дочери, Марии, чему она была очень рада:

– Теперь мой шарф не даст вам простудиться, потому что я вязала его тёплыми руками и с молитвой, – засмеялась девушка. – Наденьте его сейчас же, при мне!

Иван повиновался и, действительно, шарф согрел его так, будто две девичьи нежные теплые руки обвились вокруг его шеи, чтобы защитить от холодного ветра, разбушевавшегося к ночи.

Утром Иван проснулся от тихих хлопот Арины на кухне: она растопила печь, и потрескивание дров в печи и тепло достигли ушей учителя, поскольку задняя стенка печи выходила в спальню, обогревая этот уголок дома.

Гостиная комната с диваном обогревалась голландской печью, облицованной жестью, чтобы гарь из печи не проникала сквозь мелкие щели в комнату и не