Яд в его крови - Ольга Кандела

Теперь, рядом с ней, он точно не сдержится.

Лаар представил, как Катара проснется от его поцелуев, и нутро обожгло новой волной подкатившего желания.

Демоновы ремни! Что ж они так туго расстегиваются?!

Короткий стук в дверь заставил обернуться.

Кого еще там принесло? Впрочем, кто бы то ни был, Лаар непременно пошлет его к демону!

Стук повторился.

— Проклятье! — сквозь зубы ругнулся Лаар и, таки справившись с ремнями, откинул доспех. Прошел в двери, распахнул рывком, готовый разорвать позднего визитера на куски.

Но в открывшемся проеме показалась лишь хмурая морда кшатрия.

— Надо поговорить. Это важно! — с нажимом произнес Халид и, глянув поверх плеча Лаара, коротко пояснил: — На рани покушались.

Желания тела тут же отошли на задний план, и Лаар без слов вышел из покоев, аккуратно прикрыл за собой дверь, а потом совершенно нечеловеческим, сиплым от ярости голосом прошипел:

— Убью!

И у Халида не осталось ни единого сомнения — сегодняшняя ночь для вайша станет просто незабываемой! Если не сказать последней…

* * *

Лесная тропинка петляет меж широких сосновых стволов. Ноги утопают в мягкой еловой подстилке. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь разлапистые ветки, слепят глаза.

Где-то там, в торчащей пучками траве, прячется красная земляника, сладкая и терпкая. Я чувствую ее аромат, пряным послевкусием тающий на языке. Заглядываю под кустик, чтобы сорвать сочную спелую ягоду — и тут слышу знакомый голос.

Он зовет меня, и я откликаюсь. Бегу вприпрыжку, словно ретивая козочка.

Голос так близко, и я спешу туда, придерживая небольшую берестяную корзинку, до половины заполненную сладкими ягодами.

Под ноги попадается очередной кустик, буквально усыпанный земляникой, и я резко останавливаюсь, нагибаюсь, чтобы собрать в ладошку сочную сладость.

— Катара, вот ты где, — мягкий голос раздается из-за спины, и я с улыбкой поднимаюсь, протягивая ягоды на раскрытой ладони.

И тут же замираю, широко раскрыв рот. Прямо передо мной, всего в нескольких шагах, качается на толстом стебле огромный бутон. Зеленый, с причудливыми розоватыми прожилками. Он наклоняется из стороны в сторону, и бархатные лепестки открываются мне навстречу, а из сердцевины во все стороны летит искрящаяся на солнце пыльца.

— Катара, беги! — надрывный крик ударяет по вискам, и одновременно с этим я вдыхаю сладкий аромат цветка.

Сладкий лишь поначалу…

Горькое, приторное, тошнотворное послевкусие оседает на языке. Горло сдавливает спазм, и я захлебываюсь собственным криком. Легкие горят огнем, а тело колотит крупная дрожь. Воздух с трудом проникает внутрь мелкими рваными глотками, каждый из которых может стать последним. И я бьюсь на земле, беспорядочно молотя руками, выгибаясь в мучительной агонии.

Чувствую, как кто-то рьяно трясет меня за плечи.

Распахиваю глаза и вижу перед собой встревоженное лицо Лаара. Оно блестит от влаги, а с коротких темных волос ручьем течет вода. Чертит влажные дорожки по шее и голому торсу.

Лаар стоит передо мной в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, мокрый, взъерошенный. И в серых глазах бьется тревога.

О боги! Я сплю?

— Что случилось? — напряженно спросил муж и еще раз тряхнул меня за плечи.

Судя по жесткой хватке впившихся пальцев, это точно не сон…

Выходит, он вернулся?..

Порывисто подалась вперед и обхватила Лаара за шею, притянула к себе, зарываясь пальцами в мокрые волосы. Ощупывая, пытаясь в который раз убедиться, что мне не мерещится. Он и правда здесь!

Вернулся. Живой. Невредимый.

Разве можно было желать большего?

Лаар робко обнял в ответ, и я почувствовала, как ночная рубашка прилипла к телу.

— Все хорошо? — спросил в который раз, и я кивнула, не отрывая головы от его плеча.

— Да… просто… дурной сон приснился.

И правда сон. Всего лишь сон. Вот только слишком уж он похож на явь. И, кажется, меня до сих пор колотит дрожь.

Зажмурилась и мотнула головой, избавляясь от неприятных образов.

Лаар мягко гладил мне спину, успокаивая. Я чуть отстранилась и вгляделась в серые глаза, влажные, мерцающие в тусклом свете дрожащих свечей.

— Я волновалась… — Думала, признаться ему в этом будет непросто, но оказалось легко, так же, как ходить, видеть или дышать.

Почувствовала, как сбилось мужское дыхание и взгляд потеплел, скользнул вниз, к прилипшей к телу ночной рубашке. Мокрая ткань неприятно холодила, вызывая настойчивое желание скинуть лишнюю одежду.

— Я тебя намочил, — тихо произнес Лаар и, ухватившись за край подола, потянул рубаху наверх. Отбросил в сторону и, резко подавшись вперед, приник губами к моей шее. Провел языком по горлу, слизывая влагу, капающую с собственных волос.

Он по-прежнему был мокрым, и холодная вода капала мне на плечи и грудь, заставляя вздрагивать от контраста ощущений. Холодные капли — и горячий язык. Мягкие губы — и твердое, словно камень, тело. Сильные руки, что касаются удивительно нежно, но порой сжимают почти до боли.

Он вылизывал меня, словно дикий зверь, дышал часто и прерывисто, утыкаясь носом в шею.

Вновь обнюхивал, и я радовалась, что мой запах по-прежнему вызывает в нем желание.

Почувствовала, как горячий язык скользнул по груди, задел чувствительную вершинку, и я выгнулась от наслаждения, пронзившего тело. И в тот же миг Лаар коротко рыкнул и подмял под себя, впился в губы жадным поцелуем.

Он целовал лихорадочно, спешно. Будто боялся чего-то не успеть. А коленом уже раздвигал мне ноги. И вошел резко, одним ударом, выбив хриплый стон, сорвавшийся с губ.

Замер на мгновение, щуря глаза от удовольствия, комкая простыню рядом с моей головой.

— Какая же ты горячая… — выдохнул мне в губы и вновь поцеловал. Сжал ладонь на моем бедре, толкаясь сильно и резко. Входя сразу на всю длину. Без остановки и малейшей передышки. Все быстрее и быстрее. Резче. Сильнее.

Всего несколько рьяных толчков — и я почувствовала, как он содрогнулся всем телом. Застонал сквозь стиснутые зубы, а потом осел, придавливая всем весом к мягкой перине.

Ох, так быстро…

Нутро горело, а внизу живота свернулся тугой узел неудовлетворенного желания.

Мне определенно было мало.

— Извини… — словно прочитал мои мысли Лаар и тихонько добавил: — Я просто очень соскучился.

Извини? Он что, просит прощения?!

И он… соскучился?