Иной смысл - Влад Вегашин

И Ветровский сильно удивился, узнав о том, что у него, оказывается, имеются способности, достаточные для распределения в инженерный отдел корпорации «Россия». Об этом ему сообщил лично усатый сержант.

— Ну что, парень… Не повезло тебе, но это от меня уже не зависело. Хотя ты, может, и выпутаешься, если получится. Только мой тебе совет — не пытайся особо показывать свои способности, держись на среднем уровне.

— Почему?

— Ну ты дурак совсем, — покачал головой сержант. — Если ты покажешь себя хорошо, какой им смысл тебя отпускать? Придерутся к чему-нибудь или попросту подставят, и останешься там на всю жизнь. А так, если постараешься, лет через пятнадцать можешь и выйти… если еще захочешь, конечно.

— С чего бы мне не хотеть? — не понял Стас.

— Да с того, что после пятнадцати лет ты вообще ничего хотеть не будешь. Была бы постель, жратва, визор да бабы по выходным, и достаточно. Я таких насмотрелся в свое время. Животные, и только.

Ветровский напрягся.

— А на воле разве иначе? То же самое. Работа, дом, жратва, визор, постель. А завтра заново. Разве нет?

Сержант помолчал, раскачиваясь с пятки на носок.

— Да и на воле так же… совсем люд оскотинился. Дальше корыта никто смотреть не хочет.

— А вы? — решился Стас.

— А что я? Думаешь, тут платят хорошо? Да черта с два. Я сам почти такой же, как и все, но именно что почти, — неожиданно мирно ответил усач. — Знаешь, как живется в других ОТО? Не знаешь, вот и твое счастье. Считай, ты у меня на курорте отдохнул. Тут часто такие, как ты, попадаются. Дураки наивные, по глупости своей попавшиеся или дорогу кому не тому перешедшие. Помогаю по мере сил.

— Я не забуду, — тихо сказал Ветровский.

— Забудешь, — жестко оборвал его сержант. — Все забывают, и ты забудь. Нечего тебе… нечего, в общем. Понял?

— Я не «все». Я не забуду.

— Посмотрим. Ладно, давай вставай. Пора ехать на новое место работы. Но перед этим… Значит, отныне ты никакой не Ветровский, и вообще ФИО не имеешь никаких. Запомни накрепко: ты теперь — номер четыре-шесть-два-два-ноль-восемь-один-три-один-пять. Десять цифр — твое имя. В корпорации дадут новый, внутренний номер — его тоже запомни. Твое имя — номер, и никак иначе. Про себя думать можешь все что угодно, но вокруг пусть видят, что ты покорен и подчинен. Только не перегибай… психолог доморощенный. И не рыпайся, не бунтарствуй — ничего не добьешься этим. Может, если будешь паинькой, и выберешься лет через пятнадцать в самом деле. А то и, чем черт не шутит, раньше. В общем, бывай. Удачи тебе. Пригодится.

При загрузке в клетку тюремного грузовика Стас впервые увидел других заключенных. Их было тридцать человек: двадцать один мужчина и девять женщин. Разного возраста, роста, сложения, даже национальности, они были похожи друг на друга, как близнецы, — обреченность и глухая тоска на лицах роднила даже самых непохожих, стирая прочие различия.

Стаса, как и всех, приковали к стене за поднятые над головой руки, закрепили широкими ремнями из псевдокожи ноги на уровне щиколоток, бедра, грудь на уровне подмышек. Проверили в очередной раз всех по списку, выдали кому-то пару зуботычин, посоветовав лишний раз не дергаться, и закрыли с обратной стороны мощные двери кузова. Через минуту грузовик плавно тронулся с места.

Первые минут десять пути прошли в молчании. Потом мужчина лет сорока пяти, стоявший у самой двери, не выдержал.

— Куда едем-то? — с просящей интонацией сказал он.

— Да кто куда, — ответил похожий на боксера мужик, закрепленный прямо напротив Стаса. — Я в «Россию», она — на контрольке работать, метеоролог, мля. — Он кивнул на соседку, худую и высокую женщину с короткой стрижкой.

— Я тоже в «Россию», — зачем-то сказал Стас.

— Сочувствую, ребята, — проговорил удивительно обаятельный длинноволосый парень лет тридцати, сосед первого заговорившего. — Рашка — это п…ц. Оттуда, говорят, не выходят по факту. И общие условия у них… бррр! Я там был, на полгода всего влип. Мне было шестнадцать, когда сел, а вышел только в двадцать семь. А тут… Эх, отметил тридцатник, ничего не скажешь. Сдуру морду одному мужику набил, а он важной шишкой оказался. Теперь опять еду…

— Туда же или в другую? — поинтересовалась еще одна женщина, полноватая блондинка.

— Туда же, так что мне еще повезло. Я тамошние порядки знаю, в базе местной я есть, так что поднимусь быстро. А там срок растяну лет на десять, и все в шоколаде будет.

— Зачем срок растягивать? — удивился боксер.

— А там такое правило, что если у тебя срок меньше десятки, то ты выше простого рабочего не поднимешься. Мне терять нечего, мне семерку впаяли, так что по факту не выйду. Зато поднимусь до какого-нибудь мелкого руководителя или смотрителя, там и условия более чем хорошие, и даже, говорят, можно о выходных договариваться — настоящих, на воле. Да вообще, чем больше у тебя срок, тем интереснее ты для корпорации. Там еще от многого зависит, но здоровый и неглупый человек, осужденный лет на пять и более, имеет хорошие перспективы в корпе.[21]Свобода уже все одно не светит, так хоть там устроиться можно.

Стас заметил интерес в глазах боксера, да и другие слушали парня с любопытством. Он присмотрелся к рассказчику внимательнее. Что-то в повествовании парня не сходилось с тем, как он выглядел.

— Слушай, а там коротко стригут? — спросил он, тут же заработав несколько недоуменных взглядов. — А то хаер жалко… я все же надеюсь выйти.

— Конечно, коротко. Кому надо там тебе вшей выводить?

— Сильно коротко?

— Под полсантиметра, раз в месяц.

— Жестоко, — покачал головой Стас. — Тебе небось тоже за хайры обидно. Или это неродные, нарощенные?

— Родные, свои, — с гордостью сказал тот.

— Ни фига себе! — присвистнул Стас. — Это ты в три года отрастил гриву, какую девушки по восемь лет растят?

Первым понял боксер.

— Вот гнида, — прошипел он сквозь зубы. — А я было поверил.

— Это провокатор от корпорации, — пояснил Ветровский своей соседке, миниатюрной женщине за сорок. — Он бы тут наговорил, и многие начали бы старательно набирать срок до десяти лет. А тогда выйти шансов вообще не остается.

Грузовик остановился. Открыли двери кузова, забрали двенадцать человек, в том числе — провокатора. Он что-то сказал конвоиру, тот пожал плечами, снял с него наручники. Длинноволосый запрыгнул обратно в кузов, подошел к Стасу, посмотрел на него несколько секунд — а потом резко и жестко ударил в солнечное сплетение. Подождал, пока Ветровский начнет распрямляться, и добавил — в живот, еще раз под дых, и снова пару раз в живот и по печени. Что-то хрустнуло — похоже, парень промазал, задел ребро.