Русские вопреки Путину - Константин Крылов

Между тем, даже на интуитивном уровне ясно, что пресловутый «Ванька» как раз русский, а профессор таковым вовсе не является. То есть «знание русской культуры» — вещь, конечно, хорошая, но к национальной идентичности оно имеет далеко не самое прямое отношение.

Поскольку вышесказанное, в общем-то, очевидно, то сторонники определения русскости через культуру начинают объяснять, что имеется в виду не холодное (а то и враждебное) «знание предмета», а некая внутренняя связь с этой самой культурой. Русский — тот, кто любит звучание русской речи, русские сказки, русские песни, Толстого, Достоевского, березку, осинку, матрешку, балалайку и прочие, так сказать, артефакты.

Это уже ближе к делу. Однако все артефакты материальной и духовной культуры, которые в таких случаях перечисляются, имеют одно нехорошее свойство — они отчуждаемы. То есть — для того, чтобы их любить, совершенно не обязательно хорошо относиться к самим русским. Их можно «любить отдельно». Более того, любовь к некоторым «исконно русским ценностям» может послужить причиной ненависти к их законным обладателям. Например, человек, обожающий русскую природу, все эти березки-осинки и унылую красу русских полей, может при этом искренне считать, что русские ее только портят. И что неплохо было бы их всех вырезать, а страну заселить более подходящим народом. А потому любить березки и осинки он приедет, скорее всего, на танке. Как те, кому Гитлер обещал поместья на Среднерусской возвышенности.

Это-то все понятно. Но ровно то же самое касается и любви к русскому языку, песням-сказкам, писателю Достоевскому и прочим нематериальным ценностям. Все это можно любить и всем этим можно владеть, отнюдь не считая себя русским, более того — будучи их врагом.

Обратимся к истории. Нередки случаи, когда народ, завоевавший территорию другого народа, перенимал культуру, обычаи и даже язык побежденных. Побежденным от этого не становилось легче. Напротив, довольно часто принятие культуры побежденного народа победителями сопровождалось окончательной деградацией побежденных, у которых уже не оставалось буквально «ничего своего».

Примеров тому можно привести множество. Взять хотя бы самый известный — греко-римский случай. Римляне искренне любили греческую культуру, более того — открыто признавали ее превосходство над собственной. «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила, в Лаций суровый искусства внеся», — писал Гораций. И дело не ограничивалось искусством: римляне перенимали у греков все, что им нравилось, начиная от кухни и кончая культами. Однако римляне от этого не стали греками. Более того, «настоящих» греков они презирали. Причем презирали даже почитатели греческой культуры: например, Цицерон, усердный и благодарный ученик эллинских ораторов, прославился еще и тем, что ввел в литературный оборот презрительное словцо graeculi — что-то вроде «гречишки», причем называл так всех греков вообще, включая ученейших мужей. Потому что даже величайших греков римляне рассматривали всего лишь как полезных и умелых слуг. Сама Эллада, переименованная в провинцию Ахайю, влачила жалкое существование. Униженные греки отчаянно мечтали только об одном — стать римлянами. И когда латинский Рим пал, а греческие области, напротив, поднялись, то жители новой империи назвали себя ромеями, свою столицу — Новым Римом, а свое государство — Римской Империей [101]. Впрочем, грекам еще повезло: они хотя бы сохранились физически. А вот, к примеру, судьба славян, оказавшихся на пути воинов булгарского хана Аспаруха, была куда более плачевной. Да, булгары-победители переняли язык и культуру побежденных. Наверное, она им нравилась больше собственной. Но род побежденных угас: достаточно посмотреть на современного болгарина, чтобы понять: от славян в его крови осталось не больше, чем, скажем, от бриттов в крови британца…

Впрочем, примеров много, и не стоит утомлять читателя. Попробуем заглянуть не в прошлое, а в будущее.

Представим себе такую гипотетическую ситуацию. Завтра с Российской Федерацией происходит что-то фатальное — ну, скажем, падает цена на газ. Дальше начинается распад страны на кусочки. В этот момент хорошо отстроенная усилиями российского правительства, богатая и вооруженная до зубов Чечня объединяет под собой Кавказ и устраивает всероссийский джихад. То есть кавказцы захватывают Россию, так сказать, на официальном уровне. И становятся правящим классом.

Теперь вопрос: на каком языке разноплеменное воинство будет общаться между собой? Наверное, верхушка постарается сохранить чеченский. Но для того, чтобы хоть как-то скрепить разноязыкую орду оккупантов, понадобится общий язык. Очевидно, это будет русский: его худо-бедно знают все, к тому же он удобен для отдачи приказов русским рабам. Дальше, когда начнется формирование общекавказского правящего класса, русский станет уже безальтернативным. Впрочем, этот процесс идет уже сейчас. Например, чеченский бард Тимур Муцураев, животно ненавидящий русских и воспевающий подвиги чеченских героев, поет свои песни на русском языке — именно для того, чтобы «донести свое слово» до общекавказской аудитории… При этом первое время после завоевания слово «русский» в адрес кавказца будет, скорее всего, тяжелейшим оскорблением — поскольку это будет синонимом слова «раб». Но потом в словарь будет официально введено уже сейчас популярное среди кавказцев словцо «русня». Себя же завоеватели через какое-то время начнут называть «русскими» — ну хотя бы чтобы «иностранцам было понятно» (те вряд ли изменят своей привычке называть всех жителей России «russians»). Заодно они присвоят и русскую культуру — естественно, приспособив ее к своим надобностям. Уже третье-четвертое поколение черных волчат будут учить наизусть стихи Муцураева и даже Пушкина, а родные языки будут знать на уровне двадцати «домашних» слов и выражений. Утихнет и яростный исламизм, который хорош для того, чтобы побеждать, а не для того, чтобы жить комфортно. Зато православная Церковь, — в том случае, конечно, если она дистанцируется от русских и будет вести обычную для Церкви гибкую политику, — может получить шанс на проповедь среди победителей…

Так вот. С точки зрения любителей определять русскость через «причастность русской культуре», подобный сценарий не содержит в себе ничего особенно фатального. Да, русских всех убьют — но убийцы сами станут русскими, причастятся русской культуре, языку и так далее. «А че, все в порядке». Но вот самим русским подобный сценарий вряд ли придется по душе.

Итак. Причастность к русской культуре — и в аспекте «знания», и в аспекте «предпочтения» — не только не делает человека русским, но — при определенных обстоятельствах — вполне совместима с крайним неприятием русскости. Можно любить русскую природу, русскую литературу, даже русский язык, — но не считать себя русским и отчаянно ненавидеть русских как народ.