Второе восстание Спартака - Андрей Константинов

– Осужденный Котляревский, Спартак Романович, статья 58-1-б[22], пятнадцать лет.

Капитан, закончив перекличку, во время которой он что-тоотмечал в бумагах, захлопнул папку, передал ее лейтенанту и заорал:

– Значит, так, этап, сюда слушай! Порядок следования доместа назначения следующий: кормежка три раза в сутки, по нужде два раза, поодному курить запрещается. Нарушителям – карцер. При остановках курениезапрещается всем, разговоры запрещены. Вопросы? Нет вопросов. Тогда в вагон,живо!

Вновь зашлись лаем собаки, на время переклички вроде быпоутихшие, и этапники, подхватив вещмешки с немудреными пожитками, по одномуполезли в открытую дверь вагона. Дождавшись своей очереди, Спартак такжеподтянулся и под аккомпанемент беззлобного и уже привычного окрика конвойного савтоматом наперевес: «А ну, живее!» – оказался внутри вагона, в котором зекампредстояло следовать... А куда, собственно, следовать-то? Наверняка же ондолжен об этом знать, но разум и память вышли на перекур. Ничего, сказалСпартак, скоро все выяснится.

Он с искренним любопытством огляделся.

Внутри вагон напоминал обыкновенный купейный, разве что издевяти купе пять, предназначенных для арестантов, были отделены от коридора несплошной перегородкой, а решеткой, сквозь которую надзиратели прекрасно видятвсе, что творится в камерах. Решетка эта идет на всю высоту вагона, доверху, иоттого нет багажных антресолей из купе над коридором. Окна коридорной стороны –обычные, но снаружи забраны такой же косой решеткой. А в арестантском купе окнанет – лишь маленький, тоже обрешеченный, слепыш на уровне вторых полок (вотпотому и кажется вагон багажным). Дверь в купе – раздвижная: железная рама,тоже обрешеченная. Из пяти арестантских купе только четыре использовались какобщие камеры, а пятое было разделено пополам – два узких полукупе с однойнижней и одной верхней полкой, как у проводников... наверное, это и естьпомянутый карцер. Печки-буржуйки, видимо, по причине наступившей календарнойвесны, в вагоне не наблюдалось. Спартаку вспомнились курсантские годы и армия(там форма одежды устанавливалась не в зависимости от погодных условий, а поприказу о переходе на летнюю или зимнюю форму одежды), и он грустно усмехнулся.

Толкаясь, зеки располагались на нарах, причем, как заметилСпартак, места на среднем ярусе деловито, незаметно и споро оккупировали именноте, кого Спартак выделил из общей массы. Блатные. Они действительно отличалисьот остальных – даже однотипные, в общем-то, робы носили как-то неуловимопо-своему...

Дверь, со скрипом проехав по направляющим, закрылась,лязгнул засов, надрывный лай подутих. Капитан что-то скомандовал конвою,послышался дробный топот солдат, спешивших занять свои места, а потом раздалсясвисток паровоза. Вагон дернулся, клацнув сцепкой, как ружейным затвором.«Внимание, товарищи, – вяло подумал Спартак, – очередная эпопеяКотляревского начинается! И даже не эпопея, а этапея...»

Маневренный паровоз оттащил вагон на другой путь, где подматерок станционных работяг его прицепили к эшелону. И наконец поезд тронулся.

Поехали.

Блатные ребята вели себя совсем как отправляющиеся на курортотпускники – они похохатывали, о чем-то переговаривались, один выудил из«сидора» засаленную колоду карт – явно самодельных... Полное складывалосьвпечатление, что уголовники прекрасно друг с другом знакомы, и уже не первыйгод.

– Во, глянь, урки загоношились, – вроде ни к кому необращаясь, вполголоса проворчал сосед Спартака, дядька с землистого цветалицом. – Им-то что, считай, на родину возвращаются – им что тюрьма, чтолагерь, все одно дом отчий. Тут-то они пока тихие, сучары, потому как ихменьше, не то, говорят, мигом бы свои законы понаустанавливали...

– Кто говорит? – повернувшись к собеседнику, ленивопоинтересовался Спартак.

Разговаривать ни с кем не хотелось напрочь, но и молчать всюдорогу тоже было невозможно.

– Во даешь! – удивленно протянул дядька. – Тыоткуда такой свалился? Или тебя, хе-хе, прямо с улицы сюда определили? Пока дотрибунала в тюряге сидели, а потом этапа дожидались, это самая популярная темав камере у нас была, окромя, конечно, баб... Мне-то повезло, в моей «хате» восновном из плена освобожденные сидели, а вот про другие камеры, где этихтварей больше было, много чего паскудного говорят. Неужто не слыхал?

– Да вот вышло так, что я и до, и после приговора в одиночкесидел, – ответил Спартак.

Про свое шапочное знакомство с некоторыми воровскимипривычками, почерпнутое в процессе общения с Марселем, он пока решил нераспространяться. Бог его знает, как на это отреагируют попутчики... Этотдядька, к примеру. Сразу видать, что блатных он, мягко говоря, не жалует.

– Может, расскажешь, куда направляемся? Меня Спартак зовут.

– Гвардии сержант Федор Барабанов, – отрапортовалдядька, крепко пожимая протянутую руку. – Бывший фронтовик, танкист, навтором годе войны в плен попал, теперь наши освободили и сюда вот по 58-1-бопределили... А ты че, не русский, что ли?

– Это почему еще?

– Имя уж больно заковыристое.

– В честь одного бойца из Древнего Рима назвали, –кратко ответил Спартак.

– Эвона... А куда едем, сам до конца не знаю. По дорогеконвоиры болтали, я послушал, но и они, кажись, не до конца в курсе...Определили нас с тобой, брат, в этап, направляющийся то ли вБеломорско-Балтийский ИТЛ, то ли в Соловецкий ИТЛ, то ли на комбинат НКВД, чтона Кольском полуострове, слыхал о таком? Короче, лес валить будем. А где именно– какая разница? Главное, что не в Воркуте. Там холодно.

Колеса перестукивались на многочисленных стрелках, заокошком, расположенным в коридоре напротив зарешеченной двери камеры, мелькаликакие-то фабричные районы Москвы, хотя рассмотреть что-то через грязное стеклобыло почти невозможно.

– А я вот слыхал, – вступил в разговор третий соседСпартака и Федора, молодой парень с интеллигентскими усиками, – что будеммы там строительством заниматься. Какой-то комбинат горнодобывающий возводить.А может, канал восстанавливать[23]. Меня Виктором зовут. ВикторМозговой, – добавил он, протягивая руку. – Может, вместе будемдержаться? Вместе проще, честное слово, и с этими, – он скосил глаза насторону, где резались в карты блатные, и понизил голос совсем уж до елеслышного шепота, – проблем меньше.