История испанской инквизиции - Самуил Лозинский

В состав нового регентства вошли толедский архиепископ Луис де Бурбон, Педро Агар и Габриэль Сискар. Они потребовали, чтобы эдикт и манифест были на следующий день прочитаны во всех церквах Кадиса и других провинций, свободных от французов, и большинство духовенства, натолкнувшись на их твердую волю, в точности все исполнило. Но регентство не удовлетворилось этим запоздалым повиновением и тщательно расследовало поведение капитула в последние недели. Викарий и три члена капитула были обвинены в участии в изменническом заговоре и отправлены в тюрьму, а их имущество конфисковали. Папскому нунцию Гравине после обмена резкими письмами возвратили верительные грамоты и предложили покинуть Испанию; его имущество также было конфисковано. Гравина выбрал местом жительства Тавиру, небольшой городок на испано-португальской границе, где создал своего рода штаб по борьбе с кортесами.

Были, однако, и такие священники, которые отказывались читать в своих церквах направленные против инквизиции документы. Но энергия правительства, арестовавшего наиболее строптивых из них — в том числе, между прочим, епископа Овьедо, — заставила в конце концов покориться всех. Но победа эта далась реформаторам высокой ценой: с этого времени кортесы и регентство стали олицетворением насилия по отношению к представителям духовенства, которые, в свою очередь, сделались в глазах простых людей мучениками за веру.

В такой обстановке в сентябре 1813 года состоялись выборы новых кортесов. Они прошли под влиянием духовенства и оказались для сторонников конституции гораздо менее благоприятны, нежели выборы 1810 года. Правда, и в новых кортесах они были в большинстве, но только потому, что одни депутаты побоялись прибыть в Кадис из-за разразившейся эпидемии чумы, а другие вообще не желали ехать на крайний юг страны, требуя перенесения кортесов в освобожденный от французов Мадрид.

Реформаторы не хотели покидать Кадис, центр просвещения и либерализма, не без основания опасаясь переноса кортесов в оплот консерватизма Кастилию. Однако под давлением общественного мнения они вынуждены были 15 января 1814 года согласиться с переездом в столицу, тем более что еще 5 января туда перебралось регентство. Испания быстро очищалась от французов, и все ждали прибытия в Мадрид короля, долгое время находившегося в плену.

После Лейпцигской битвы Наполеон хотел поскорее закончить неприятные испанские дела и 11 декабря 1813 года заключил с Фердинандом VII, томившимся в Балансе, договор о мире. По этому договору иностранные войска должны были очистить испанскую территорию, а сторонники короля Иосифа и Франции, бежавшие от преследований испанского правительства, могли беспрепятственно вернуться на родину, и им следовало возвратить конфискованное у них имущество, а также должности, которые они раньше занимали. Кроме того, Фердинанд обязался платить ежегодную пенсию прежней королевской чете (его отец Карл IV отрекся от престола в 1808 году). Когда этот договор стал известен в Испании, кортесы нашли, что он идет вразрез с законом, принятым 1 января 1811 года, в силу которого «не свободный» король не может заключать никаких договоров с иностранными государями. Они также известили Фердинанда, что повиновение королю обязательно для испанцев лишь с того момента, когда он принесет присягу конституции. Предполагалось, что постановление об этом председатель регентства вручит Фердинанду на границе вместе с текстом конституции и тотчас по прибытии в столицу король отправится в кортесы и даст присягу.

Кортесы, похоже, сильно беспокоили намерения короля в отношении конституции — и не зря. Фердинанд, не имевший до этого времени возможности полностью проявить свои взгляды, мечтал об абсолютизме. Когда председатель регентства во главе депутации от правительства и кортесов представился, король повернулся к нему спиной и так протянул руку для поцелуя. Вместо того чтобы ехать прямо в Мадрид, он отправился в Валенсию, где командующий расквартированными там частями генерал Элио, представляя их Фердинанду, обратился к солдатам с вопросом: «Клянетесь ли вы защищать полноту власти короля?» Солдаты ответили утвердительно, и, таким образом, король, не принеся присягу верности конституции, получил поддержку военных, пусть даже пока только в одной провинции. Вслед за этим депутат-консерватор Бернардо Мосо Росалес представил королю адрес, под которым стояли подписи 69 депутатов. В нем описывались несчастья, переживаемые Испанией с 1808 года, и ответственными за них объявлялись реформаторы, самым гнусным образом изменяющие пламенным желаниям нации. Главной задачей реформаторов, говорилось далее, было унижение королевской власти и уничтожение всякого порядка, и поэтому все инициированные ими постановления кортесов следует немедленно объявить недействительными. Испанию же от всех бедствий может спасти одна лишь абсолютная монархия, которую необходимо провозгласить немедленно. В основании прочного государства должна лежать религия, а охранять религию — инквизиция, без которой сейчас никак не обойтись.

Бедственное положение страны, вызванное тяжелой и продолжительной войной, немало способствовало росту приверженцев Фердинанда, в нем видели спасителя, присланного Провидением, чтобы положить конец народным страданиям. Сторонники абсолютной королевской власти ловко использовали в своих интересах это настроение народа, и заговор против кортесов стал принимать все более и более явные очертания. В Мадрид были отправлены войска, во главе которых находились заговорщики, готовые по первому сигналу выступить против приверженцев конституции 1812 года. В ночь на 10 мая 1814 года солдаты заняли здание кортесов, и тогда же были арестованы два члена регентства — Педро Агар и Габриэль Сискар, два министра и 34 депутата. Аресты не ограничились одним лишь Мадридом, и в течение двух следующих дней на свободе не осталось ни одного видного деятеля из числа реформаторов.

Утром 11 мая Фердинанд VII вступил в Мадрид. Тут же стали расклеивать манифест, подписанный им еще 4 мая в Валенсии. В нем говорилось, что кортесы злоупотребляли именем нации и принимали основные законы против воли многих депутатов, а иногда даже против воли большинства. Конституции, выработанной при подобных обстоятельствах, король присягать не имеет права. Поэтому он объявляет конституцию и все эдикты кортесов потерявшими силу; никто никогда и ни при каких условиях не должен им повиноваться и исполнять их, а если кто-либо нарушит это требование и заявит об их признании, то он будет объявлен виновным в оскорблении величества и подвергнут смертной казни. При этом король обещает как можно скорее созвать кортесы на добрых старых началах и при их содействии примет все те меры, которые необходимы для благополучия, прочности и счастья испанского государства.

Арестованные в день государственного переворота политические деятели — всего 52 человека — провели в тюрьме более полутора лет. Когда они предстали перед судом, трибунал не нашел в их деяниях ничего преступного, если не считать голосования и выступлений в пользу конституции 1812 года. Но такое обвинение могло быть предъявлено почти всем депутатам кортесов, даже многим из тех, кто принимал активное участие в разгоне кортесов. Поэтому суд оправдал всех заключенных, но король собственной властью распорядился 17 декабря 1815 года отправить их на каторгу, в отдаленные тюрьмы и монастыри. Еще тяжелее была судьба депутатов духовного звания, так как в их поведении помимо политического преступления усматривалось еще и преступление против церкви. Епископа Муньоса Тореро долго пытали и продержали в тюрьме до самой смерти в 1829 году. Иоакин Лоренсо Вильянуэва провел в монастырском заключении шесть лет. Руис Падрон был приговорен астурийским епископом к вечному заключению в монастыре, и среди предъявленных ему обвинений фигурировало произнесение речи против инквизиции в кортесах. Во избежание апелляции на этот приговор епископ передал дело в вальядолидский инквизиционный трибунал, и лишь через четыре года Падрону, к тому времени дряхлому старцу, удалось выйти на свободу.