Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб

— Ага. — Кэт снова делает долгую затяжку, секунду размышляя. Она запрокидывает голову, выдыхая дым, смотрит на облачко над головой, которое подхватывает ветер. Еще не до конца стемнело, и сквозь облака цвета индиго кое-где проглядывает бледная голубизна, отливающая серебром. — Похоже, мне есть что сказать по этому поводу, — добавляет она.

Робин внимательно смотрит на нее, лицо его делается жестким.

— О чем это вы?

— Насколько я понимаю, я служу вам моделью. Я единственный человек, годящийся вам в модели.

— И что?

— И то. Я точно знаю, что модели — если они работают на художника или фотографа — получают вознаграждение, — говорит она без колебаний, выдерживая его взгляд.

— Я плачу вам своим молчанием, тем, что не рассказываю о вашем распутном поведении, — отвечает он, улыбаясь криво и холодно.

— Что ж, если я правильно понимаю… мое молчание важно не меньше, чем ваше. Наверное, даже важнее. Поскольку я могу отсюда уйти. Мне сделали предложение руки и сердца. И вы вряд ли сможете меня наказать, если я решу рассказать о ваших фотографиях, зато вам дорого обойдется, если я заговорю.

— Предложение руки и сердца? Где же тогда кольцо? — хмыкает Робин, и лицо его не сулит ничего хорошего.

— Его на днях привезут от матери моего жениха, — мгновенно находится она.

— Ну и ну! До чего же вы плохо подготовились к помолвке, — произносит Робин.

Он разворачивается на каблуках, сунув руки в карманы и высоко подняв голову. Так он стоит несколько мгновений, а Кэт ждет, сердце болезненно колотится в груди, она собирает волю в кулак, чтобы хотя бы внешне казаться спокойной и решительной.

Наконец Робин Дюрран поворачивается к ней — так неожиданно, что она вздрагивает. Он поводит головой из стороны в сторону, словно хищная птица.

— Ладно. Я так понимаю, что меня приперли к стенке. Сколько же нынче берут модели фотографов, по-вашему? — спрашивает он голосом, от гнева лишенным всякого выражения.

— Модель, которая и дальше будет держать язык за зубами, берет… двадцать фунтов.

— Двадцать фу… Да вы с ума сошли! — восклицает Робин, и его голос переходит от резкого крика к яростному шепоту. — Если бы у меня были такие деньги, чтобы выбрасывать их на служанок, вернулся бы я к этим чертовым Кэннингам!

— Хранить молчание до конца дней — это очень долго. Я тот фундамент, на котором вы строите свой успех, я ключ к вашей неувядающей славе…

— Вы бесстыжая негодяйка, Кэт. Угрожать мне…

— Вы начали угрожать первым, или забыли? Вы глупец, если решили, что это запросто сойдет вам с рук.

— Десять фунтов, и ни шиллинга больше. Я серьезно, Кэт. Не вынуждайте меня, — говорит он, подходя так близко, что ей приходится отстраниться, чтобы видеть его лицо. Она почти слышит, как стучит его сердце, громко стучит от бешенства.

— Деньги вперед. И побыстрее. До того, как мы сделаем новые фотографии.

— Сначала половину. Получите после того, как я завтра съезжу в банк. И половину после того, как сделаем фотографии.

— И когда же это произойдет?

— Пока не знаю. Они еще будут сомневаться, тянуть, выбирая, кого из экспертов послать со мной, я точно знаю, потому что сам им предложил. Наверное, уйдет недели две или три.

— По рукам. — Кэт улыбается. — С нетерпением жду платы за уже выполненную работу. — Она разворачивается, чтобы уйти, однако Робин, стремительный, как змея, хватает ее за плечо, не пуская.

— Если вы сбежите к своему женишку раньше, чем я сделаю фотографии, то предупреждаю вас, Кэт Морли, я найду вас и заставлю заплатить за это, — говорит он так спокойно и уверенно, что Кэт холодеет.

Она задерживает дыхание, чтобы скрыть дрожь, и даже не морщится, хотя его пальцы больно впиваются в кожу. После молчаливой борьбы она выдергивает руку и сверкает на него глазами:

— Поосторожнее, мистер теософ. Так ведь можно испортить себе карму. А мой жених в два раза сильнее и больше вас.

Она изо всех сил старается говорить спокойно, когда ей хочется наорать на него. Ноги снова подкашиваются. Развернувшись, чтобы уйти, она видит Эстер на лестнице у окна, которое выходит во двор. Эстер наблюдала за их разговором, она стоит, приблизив лицо к стеклу, чтобы ей не мешало отражение ярких ламп за спиной. Беседа не преступление, и курение тоже, однако Кэт все равно снова дрожит, притворяется, будто не замечает хозяйку, опускает глаза и быстро входит в дом. Снова поднявшийся ветерок подхватывает черные пряди ее волос, пробегает легкими пальцами по голове, исследуя, вопрошая, выставляя ее на всеобщее обозрение.

Следующим вечером Кэт знает, где искать Джорджа. Он собирался в трактир, хотя завтра рано утром отправляется с грузом на запад, везет гравий в Бедвин для строительства новых домов. Падает насколько мелких капель дождя, ударяя по лицу, пока она быстро крутит педали, и велосипед громыхает по бечевнику, виляя время от времени на отдельных камешках. Кэт, щурясь, глядит в темноту. На небе плотные облака, нет ни луны, ни звезд, и она с трудом различает путь. Она выезжает на мост раньше, чем сознает это, — его горбатый черный силуэт внезапно встает перед ней, а за мостом слабо светятся уличные фонари Тэтчема. Резко нажав на тормоза, Кэт останавливается. Она осторожно затаскивает велосипед в кусты у основания моста, где никто его не заметит, если только случайно не забредет в кусты и не наступит. Остаток пути до «Пахаря» она проделывает бегом.

Привратник и трактирщик уже знают ее и, не пытаясь преградить ей путь, приветствуют кивком и желают доброго вечера. Несколько человек в зале оборачиваются, чтобы взглянуть на нее, поглазеть на девицу с остриженными волосами, которая не носит корсета и, по слухам, перерезала горло своему любовнику (своему хозяину, своему отцу), подожгла церковь в Лондоне, ограбила магазин (банк, почтовый поезд), наделала дел столь ужасных, что жена викария боится даже говорить об этом вслух. Блузка у Кэт промокла от пота и липнет к спине. Отдышавшись, она направляется в заднюю комнату, сразу окунаясь в знакомую атмосферу удушливого зловония, в ревущую берлогу, где людей как селедок в бочке, а в нос сейчас же бьет запах алкоголя и человеческих тел. Теперь все это ей знакомо, даже дорого, поскольку совершенно не похоже на тишину и кухонные запахи дома викария, на мыльный дух чистого белья, на нежную кислинку молока в кухне, на пыльный запах ковров в коридоре, где высокие тикающие часы отсчитывают уходящие минуты жизни неспешным движением маятника.

Этим вечером будет не бокс, а развлечение иного рода. Сквозь ругань и крики толпы она различает пронзительные вопли и клохтанье, резкое и злобное. Кэт приседает, ее лицо теперь находится на уровне ляжек мужчин, и в просветы между их спрессованными телами она видит петухов: перья воротников распушены, гребни налиты кровью, капли крови стекают по шпорам на лапках. Блестящие глаза, плоские от бешенства, клювы разинуты, бойцы тяжело дышат. Они наносят и парируют удары, вытягивают шеи, танцуют и пыряют друг друга шпорами. По другую сторону ринга Кэт видит Джорджа, который с серьезным лицом наблюдает за поединком. Она обходит толпу кругом, касается его руки в знак приветствия.