Фантастика - Борис Акунин

Автомобиль остановился перед небольшим, уютного вида домом,к которому никак не подходило официальное название «дирекция». С отвесачерепичной крыши спускался густой занавес из стеблей дикого винограда, навысоких окнах с раскрытыми деревянными ставнями белели ситцевые занавесочки.Такие дома Дронов видел только в фильмах – французских или там итальянских.

– Ступайте-ступайте, – поторопил его полковник. – Я потом.

В прихожей на диване сидел человек в белой рубашке игалстуке, смотрел телевизор. На экране показывали площадь, битком набитуюнародом. Потом крупно балкон, и на нем Ельцин. Он тряс чубом и что-то говорил,охранник прикрывал президента Российской республики пуленепробиваемым щитом.

– Сегодня днем на площади перед Белым Домом прошелмноготысячный митинг в поддержку президента РСФСР Бориса Ельцина и российскогоправительства, – рассказывали за кадром. Никогда раньше Дронов не слышал, чтобыу телевизионного диктора взволнованно подрагивал голос.

Коротко оглянувшись на вошедшего, человек в белой рубашкепоказал:

– Вам туда. – И снова уставился в экран.

Внутри дом оказался больше, чем казалось снаружи. Сергейпрошел по коридору, где на полу лежал домотканый деревенский коврик.

Приоткрыл дверь, думая, что попадет в предбанник илисекретарскую.

Но попал сразу в директорский кабинет. Это было ясно по размеру,по Т-образному столу, по хреновой туче телефонов и карте мира на стене. Плюс вуглу еще стоял государственный флаг.

Как следует всё разглядеть, правда, Дронов не мог – солнцеуже клонилось к закату, а окна кабинета выходили на запад, так что пришлосьприщуриться и даже прикрыть глаза ладонью.

У стены тоже помигивал телевизор, здоровенный – наверно,метра полтора по диагонали. Картинка та же – митинг перед Белым Домом. Толькобез звука.

А у подоконника стоял мужчина, поливал из лейки цветы. На фонеослепительного яркого прямоугольника было видно только силуэт.

Мужчина повернулся и сказал знакомым голосом:

– Давай сюда, Сережа. Что ты встал?

Это был Сэнсэй – такой же, как всегда, подтянутый, вэлегантном синем блейзере, седой бобрик волос посверкивает на солнце.

– Вы? – обомлел Дронов. – А… а что вы-то здесь делаете?

– Работаю, Сережа. Уже который год.

Иван Пантелеевич подошел, по-дружески обнял питомца заплечо, усадил в кресло, а сам пристроился тут же, на подлокотнике, так чтоСергею пришлось задрать голову.

– Сам всё обустраивал, налаживал. Даже дом этот самспроектировал. В нем спокойно работается и хорошо думается. «Венецианское окнои вьющийся виноград, он поднимается к самой крыше», – с чувствомпродекламировал Сэнсэй какую-то цитату. – Теперь ты часто будешь здесь бывать.

– Так вы не в ВЦСПС работали? И не в ЦК? – всё не могопомниться Дронов.

– Нет, Сережа. Я давно, с семидесятых, возглавляюнаправление по борьбе с Мигрантами. Сначала это был отдел, потом центр, потомуправление, теперь вот Санаторий, но цель нашей деятельности не менялась. Смыслмоей жизни – уберечь нашу бедную планету от оккупации. Васильев рассказал вам,что мы держим на особом учете всех «мутантов». Ты на это слово не обижайся,способность к мутации – неотъемлемое условие эволюции и вообщесовершенствования. Тебя я вел лично, с самого начала. Во-первых, потому чтопарень ты перспективный. А во-вторых, потому что ты мне понравился. Ты непросто обладатель драгоценного Дара, ты личность, человек с характером. Явырастил тебя медленно и любовно, как жемчужину в раковине – извини за такоелирическое сравнение. Ты мне давно, как сын. Я знал, что однажды ты принесешьРодине и человечеству неоценимую пользу. Этот час настал.

– Погодите, Иван Пантелеевич! Но я же вам звонил, говорилпро Санаторий, а вы… – Сергей дернулся из кресла, но директор удержал его.

– В тот момент я не мог поступить иначе. Не было ясности. Выс Дарновским будто с цепи сорвались, и у нас возникло подозрение, не упустилили мы тебя. Может быть, Мигранты опередили нас и активизировали минузамедленного действия. Задача на тот момент была одна: как можно скорей найтивас и обездвижить. Я говорил с тобой ровно столько, чтобы звонок запеленговалии локализировали. – Сэнсэй улыбнулся. – Но вы оказались шустрее. Оставили моихребят с носом. Молодцы!

– А… А почему вы мне с самого начала, еще в восьмидесятомгоду, не объяснили что к чему?

– Для нас было очень важно понаблюдать за тобой. В какомнаправлении ты будешь развиваться, кто будет около тебя крутиться. Рано илипоздно Мигранты вышли бы с тобой на контакт, и тогда, может быть, нам удалосьбы взять кого-то из них. Это значило бы больше, чем победа Советского Союза вВеликой Отечественной, уж можешь мне поверить. Но ничего, до Мигрантов мы стобой еще доберемся. Пока же надо отбиться от «полицаев». Совсем они обнаглели,лезут из всех щелей. Ты мне одно скажи: на чьей ты стороне?

– На вашей, какой вопрос, – обиделся Сергей.

– Другого ответа я не ждал. Тогда слушай. – Иван Пантелеевичвстал, подошел к телевизору, по которому все еще показывали толпу перед БелымДомом. – Положение критическое. Некоторое время назад к нам поступили сведения,что Горбачев – «зомбоид». Наверх его протащили Мигранты – сначала в Политбюро,потом в генеральные секретари, то есть в лидеры одной из двух мировыхсверхдержав. Вся так называемая Перестройка вкупе с Разрядкой – это тщательноразработанная диверсия, чтобы развалить планетарную систему ядерной защиты. Наэкстренной встрече компетентных лиц было принято решение нанести контрудар.Предатель человечества изолирован на крымской даче, власть в руки взялГоскомитет по чрезвычайному положению, ГКЧП. Но мы столкнулись с мощнейшимпротиводействием. В чем-то сплоховали сами, но главное – недооценили могуществои наглость Мигрантов. Они сорвали арест Чубатого, – Иван Пантелеевич кивнул наэкран, где снова тряс седой челкой президент РСФСР, – а он тоже «полицай», этоустановлено стопроцентно. В результате сложилась патовая ситуация. В самомцентре столицы гноится раковая опухоль, которую мы не можем прооперировать…

Зазвонил один из телефонов.

– Да? – отрывисто сказал Сэнсэй. – То есть как это?.. Ончто, с ума съехал? Ну надави, дай ему валерьянки, что ли!… Давай, дорогой,давай, продавливай своего шефа. Иначе – сам знаешь.

Он сердито брякнул трубкой.