Пока течет река - Диана Сеттерфилд

Она уперлась руками в край стола.

– Есть еще одна интересная деталь. Я о последней фотографии.

– И что?

– Как, по-вашему, она выглядит? Я не говорю о четкости, композиции и других профессиональных оценках вашей работы. Я о самой девочке на фото. Что вы о ней скажете?

Он вгляделся в снимок, но при свече было трудно разобрать выражение лица девочки.

– Ожидание? Нет, не то. И не надежда.

Он повернулся к Рите за пояснением.

– Это печаль, Донт.

– Печаль?

Он снова посмотрел на фото, а Рита тем временем продолжила:

– Она смотрит на реку так, словно что-то там ищет. Она тоскует. Каждый день она чего-то ждала, а это что-то не появлялось, но она продолжала тосковать, ждать и надеяться, хотя надежда с каждым днем таяла. И вот сейчас она уже просто ждет, без всякой надежды.

Он присмотрелся. Рита была права.

– Так чего же она ждет?

И в следующий миг сам нашел ответ на этот вопрос.

– Своего отца, – произнес он.

– Свою мать, – одновременно с ним произнесла Рита.

– Неужели она и вправду дочь Робина Армстронга?

Рита нахмурилась.

– По словам Хелены, девочка никак не реагирует на его присутствие. Впрочем, если она уже давно его не видела – а он говорил об этом в «Лебеде», – в этом нет ничего удивительного.

– То есть она все-таки может быть его дочерью.

Рита помолчала, по-прежнему хмурясь.

– Робин Армстронг не тот человек, каким он себя выставляет.

Как понял Донт из последовавшей паузы, она прикидывала, стоит ли с ним откровенничать. Наконец она решилась:

– Его обморок в «Лебеде» был притворным. Я тогда держала его за руку, и пульс все время оставался стабильным. Это была инсценировка.

– Но зачем ему это понадобилось?

Ее лицо вмиг помрачнело и осунулось, как бывало всякий раз, когда ее мысль наталкивалась на какую-то преграду.

– Я не знаю. Но этот молодой человек в действительности не таков, каким хочет казаться.

Дождь почти прекратился. Она надела перчатку, а когда потянулась за второй, обнаружила ее в руках Донта.

– Когда можно будет снова вас сфотографировать?

– Неужели у вас нет дел поважнее, чем фотографирование сельских медсестер? По-моему, одного снимка вполне достаточно.

– Отнюдь. Далеко не достаточно.

– Можно мою перчатку?

Было понятно, что с ней не пофлиртуешь даже по такому пустячному поводу, как перчатка. Флирт здесь не срабатывал. Она отказывалась от этой игры намеков и напускной галантности. Прямота и открытость – таков был единственный подход, который она признавала.

Он отдал Рите перчатку, и она повернулась к выходу.

– Когда я увидел, как вы общаетесь с девочкой…

Она задержалась у двери, спина ее заметно напряглась.

– Я вот к чему: а сами вы никогда не хотели…

– Завести ребенка?

Какая-то нотка, промелькнувшая в ее голосе, обнадежила Донта.

Она развернулась и посмотрела ему в лицо:

– Мне тридцать пять лет. Я уже слишком стара для этого.

Это был недвусмысленный отказ.

В наступившей тишине выяснилось, что дождь перед тем успел прекратиться, но совсем ненадолго, потому что теперь капли вновь застучали по крыше.

Рита издала сердитый возглас и поправила шарфик. Донт осторожно, прижимаясь к стенке, обогнул ее, чтобы открыть дверь; в этом танце оба подчеркнуто старались держаться как можно дальше друг от друга.

– Проводить вас до дому?

– До него всего-то дюжина шагов. Оставайтесь здесь и не мокните зря.

С этими словами она покинула каюту.

«Тридцать пять, – подумал он. – Она еще достаточно молода. И при словах о ребенке в ее голосе, кажется, была неуверенность?»

Он начал вспоминать тот обмен фразами, пытаясь в точности восстановить все интонации, но его слуховая память не шла ни в какое сравнение с визуальной, а он не хотел впустую тешить себя надеждами, выдавая желаемое за действительное.

Закрыв дверь, он привалился к ней спиной. Для женщины вполне естественно желать детей, разве нет? У его сестер были дети, а его бывшая жена Мириам расстраивалась из-за того, что так и не стала матерью.

Он взял со стола фотопластинки, но, прежде чем убрать их на место, еще раз взглянул на последний снимок. Девочка смотрела на реку с тоской и ожиданием. Высматривала своего отца? Что ж, он вполне мог в это поверить. Он бросил долгий и печальный взгляд через плечо, потом убрал пластинки в коробку и помассировал веки костяшками пальцев, как будто избавлялся от наваждения.

Уровень воды приближался к верхушке первого столба, чего и следовало ожидать после таких дождей. Этот паводок повторялся из года в год и мог продолжаться от одного дня до недели. Лили была настороже. Впрочем, опасных признаков пока не наблюдалось. Река не устремлялась вперед с бешеной скоростью, но и не замедлялась сверх меры, тая в себе угрозу. Она не ревела, не шипела и не плевалась брызгами на подол ее юбки, а текла ровно и спокойно, занимаясь своим речным делом и не обращая никакого внимания на Лили с ее ничтожными заботами.

«Что скажет пастор?» Наполнив кормушку, Лили опустила ведро на землю и сама чуть было не рухнула рядом с ним. Не так давно она боялась, что пастор выгонит ее с работы из-за пропущенного дня – то был день возвращения Анны. А потом был ужасный разговор, когда он допытывался, сколько ей лет и когда она в последний раз виделась со своей мамой. В подобных случаях она пыталась успокоить нервы дополнительной работой: выгребала мусор из щелей за шкафами, выбивала пыль из занавесок в гостевой спальне, которой никто никогда не пользовался, мыла стены в уборной, очищала нижнюю сторону кухонного стола, где в углах под столешницей любили обустраиваться пауки, – но ничего не помогало. Каждую пятницу она испытывала огромное облегчение оттого, что священник не давал ей полный расчет одновременно с выдачей недельной платы. Но сейчас все было куда хуже. Дойдут ли до пастора слухи об ее подглядывании за Воганами из кустов с другого берега?

– Что же мне делать? – вслух спросила она себя, опустив ведро и глядя на хряка, который перекапывал корм в поисках самых аппетитных кусков. – Я не знаю.

Свинья навострила уши. Это вызвало у Лили слабую улыбку даже в ее нынешнем тревожном состоянии.

– Вот же занятная тварь – можно подумать, ты и впрямь меня понимаешь!

Дрожь пробежала по всему телу свиньи. Она началась с пятачка, потом каждая рыжая шерстинка на ее морде и спине шевельнулась, как при свежем бризе, и под конец вздрогнуло колечко хвоста. Когда эта волна прошла, свинья замерла, выжидательно уставившись на хозяйку.