Неправильный Дойл - Роберт Джирарди

Дойл ослабил цепь, отодвинул люк в сторону и заглянул в открывшийся ход. Он был не шире сточной трубы, весь в грязи и земле, со всех сторон укрепленный досками и фанерой. Разочаровывающее зрелище. Он почти поверил в то, что заглянет туда и увидит корабль, каким-то чудом сохранившийся с семнадцатого века.

– Если хочешь спуститься – вперед, пожалуйста, – прозвучал из-за плеча голос Мегги. – Я остаюсь здесь. Но ты ничего не найдешь. Только кучу барахла и, может быть, парочку опоссумов. Старина Бак пятьдесят лет назад забрал из этой ямы все, что можно было забрать. И того было не много, надо сказать. Теперь там осталось меньше, чем ничего.

Дойл колебался. Из «Могилы поэта» пахло как из настоящей могилы. Гнилью и корнями деревьев.

– Я уже слишком далеко зашел, – сказал он, глубоко вдохнул, присел на корточки и опустил ноги в лаз.

Мегги сунула ему фонарик.

– Удачи, – сказала она. – И будь осторожен. Оставайся на верхнем уровне, другие теперь небезопасны.

Дойл скользнул в темноту и оказался на дне неглубокого колодца. Отсюда под прямым углом расходились два туннеля, достаточно широкие, чтобы по ним мог ползти один человек.

– Ползи в тот, что находится справа, – донесся сверху голос Мегги. Дойл поднял голову и увидел ее лицо в ореоле яркого света лампочки. – Всегда держись правой стороны, и ты вернешься на то же место.

Дойл опустился на четвереньки и пополз в проход, с некоторым усилием удерживая фонарик так, чтобы он освещал путь. Это оказался длинный туннель со множеством торчащих корней, обложенный, как и верхний, досками и фанерой. Дышать в этом спертом воздухе было почти невозможно. Он полз по проходу, и все это время у него было неприятное ощущение, будто он ползет по разлагающимся внутренностям какого-то гигантского, закопанного в земле опоссума. После нескольких минут такого упражнения ему захотелось повернуть обратно, но ползти вперед было легче, и он продолжил, пока не попал в отсек, где подпорки не выдержали и туннель частично обрушился. Он медленно отполз назад и взял правее. По пути не попадалось ничего необычного – только то, что и должно быть в земле: корни, черви, личинки цикад, уже не один год неподвижно ожидающие в своих норках жаркое лето. Здесь ничего нет, говорил он себе. Просто пустые туннели в земле, идиотская причуда дяди Бака – известного любителя подурачиться. Тут он чуть не наткнулся на что-то железное, загородившее полдороги.

Дойл осторожно пододвинулся и посветил на этот выступ фонариком. Это оказался отломанный конец пушки, дулом уходившей глубоко в землю. Кто-то нанес на незащищенный металл антикоррозийную присадку, и, посветив под углом, Дойл разобрал льва и замок – с герба Арагона и Кастилии, – до сих пор присутствующих на испанском государственном флаге. Испанская пушка! Он переполз через этот наполовину погребенный кусок орудия и продолжил путь, пока не почувствовал струю свежего воздуха. Вскоре он снова оказался в колодце. Он кашлял и сплевывал грязь, пока сильные руки Мегги не дотянулись до него и не вернули в живой мир.

– Я никогда в это не верила, – сказала Мегги.

Они сидели в баре, у нее в руках была чашка кофе, у Дойла – бурбон с содовой. Грязь из подземелья застряла в его волосах, прилипла к коже. Он до сих пор содрогался, вспоминая ползание по кругу в чреве мертвого корабля, сгнившего до основания триста лет назад.

– А потом Бак взял меня с собой вниз и показал эту пушку и еще кое-что, – продолжила она, – и, наверное, мне пришлось поверить ему, но хрен знает…

– Что там было еще? – прервал ее Дойл.

– Так, ничего интересного, – раздраженно ответила Мегги. – Куски дерева, старые ржавые металлические кольца, пряжка от туфли, развалившаяся на части, как только Бак ее поднял. Но он там, внизу, это точно. Вся чертова посудина целиком, или то, что от нее осталось и не успело сгнить, то есть почти ничего.

Она замолчала с непонятной ухмылкой на лице, предвкушая следующий вопрос Дойла.

– Значит, там не было никакого… сокровища? – Дойл споткнулся на последнем слове. – Бак не…

Но его оборвал истерический хохот Мегги.

– И ты туда же! – смеялась она. – Вы все одинаковые! Как глупые мальчишки в кино про пиратов. Закопанное сокровище бывает только в мечтах, приятель!

– Постой, – резко сказал Дойл, – в признаниях Финстера отчетливо упоминаются сокровища и иные ценности – я точно помню эту фразу. Зачем бы иначе Бак прокопал все эти ходы?

– Бак проделал все эти ходы потому, что он был Бак – самый упрямый сукин сын на свете, – сказала Мегги. – Он копал долгие годы, и все под площадкой для гольфа. Это, кстати, одна из причин, почему некоторые из пластиковых лужаек вздыбились. За все это время он не нашел ни одной золотой монеты. Он еще занимался этим, когда ты был ребенком. Ты должен помнить. Он рассказывал, что ты часто спрашивал, почему он вылезает из Маракайбо весь в грязи. Ты же помнишь это, разве не так?

Дойл задумался и вызвал из глубин памяти одну-единственную картину: Бак, вытирающий грязь с лица красным шейным платком. Правда, эта картина почему-то смешивалась с воспоминанием о запуске одного из первых «Меркуриев».[133]Дойл смотрел запуск по старому черно-белому телевизору с комнатной антенной, стоявшему на полке над баром. Взлетающая ракета была похожа на серебряную пулю.

– Поэтому, когда в течение многих лет ничего не удавалось найти, – продолжала Мегги, – Бак отложил лопату и отправился куда-то искать какие-то старые правительственные бумаги. Оказалось, что сокровище, которое находилось на «Могиле поэта», было грузом трубочного табака.

Дойл попросил Мегги объяснить подробнее, и ей удалось вспомнить большую часть из того, что рассказывал ей Бак о своем расследовании. Если верить документам семнадцатого века, найденным Баком в архивах Содружества[134]в Ричмонде, последними кораблями, захваченными «Могилой поэта», были два тяжело нагруженных судна табачного флота Виргинии, «Района» и «Джуно», направлявшиеся в Лондон. Они везли в общей сложности триста бочек лучшего виргинского табака, в те дни служившего валютой в бедных наличными деньгами колониях. Трех сотен бочек табака, проданных в Европе, было бы достаточно, чтобы сделать Финстера очень богатым человеком. А вышло так, что табак просто гнил в сломанном корпусе «Могилы поэта» и в конце концов был испорчен червями, землей и временем.

– Видишь, в чем шутка, – сказала Мегги и рассмеялась. – Табак. Ну как тебе? Правда смешно?

– Очень, – мрачно сказал Дойл.

– Старина Бак много лет рыл ходы, как чертов крот, в поисках кучи сгнившего табака.