Дикие персы - Вадим Панов

— Паразитируешь на нашей бурной жизни?

— Спасаю вас от пагубных привычек.

— Нас не надо спасать, — гордо произнёс конец. — Всё, что мы делаем, мы делаем добровольно и с удовольствием.

— А я потом занимаюсь вами за деньги и в научных целях.

— Что ты ещё о нас не знаешь, чтобы заниматься нами в научных целях?

— Мы пристально изучаем ваши мутации.

— Мы мутируем? — изумился конец.

— И ваши болезни тоже.

— Какой ужас!

«Ящеррица» — самый известный клуб Тайного Города — закрылся в… Нет, даже примерно трудно сказать, во сколько именно он закрылся, но факт остается фактом — давно. Последние клиенты с песнями отправились на боковую, сотрудники последовали за ними, и только двое мужчин продолжали наливаться коньяком в опустевшем зале: конец Птиций, управляющий «Ящеррицы», и его старинный приятель брат Ляпсус, лучший, по мнению многих, хирург Эрлийской обители, а значит, всего мира. За дальним столиком они встретились ещё в одиннадцать вечера и с тех пор не расставались, успев прикончить не одну бутылку выдержанного французского и поговорить обо всём на свете. В настоящий момент приятели увлечённо обсуждали предстоящую королевскую свадьбу.

— Кто тебе сказал, что на мне будет именно зелёный пиджак?

— Ты сам.

— Для конспирации.

— А на самом деле?

Было видно, что пухленький конец отчаянно мечется меж двух противоположных желаний: поделиться сокровенным и сохранить интригу, дабы поразить приятеля непосредственно во время праздника. Борьба продолжалась недолго, и через несколько секунд управляющий пошевелил пальцами правой руки, вызвав задорный блеск всех восьми натянутых на них перстней, и приглушённым голосом осведомился:

— Ты никому не скажешь?

Щедро сдобренное коньяком желание похвастаться здесь и сейчас одержало уверенную победу.

— Могила, — с врачебной безапелляционностью ответил эрлиец.

— Нехорошее слово ты выбрал, — посетовал Птиций. — Наводит на ненужные ассоциации.

— Больше позитива, дружище, если я и имел в виду кого-то из живых, то отнюдь не из здесь присутствующих.

Все жители Тайного Города прекрасно знали о склонности эрлийцев к замысловатым речевым конструкциям, а потому конец решил никак не реагировать на странное замечание. Вместо этого он повторно уточнил:

— Ты понимаешь, что я доверяю тебе самое ценное, что у меня есть?

— Не самое, — мгновенно среагировал брат Ляпсус. — Ещё более ценное ты мне доверил на хирургическом столе два года назад.

Птиций закатил глаза.

— Но я прощу тебя, если прямо сейчас ты выдашь мне вашу семейную тайну, — закончил эрлиец.

Источник немыслимой любвеобильности, притягивающий к концам женщин всех генетических статусов, много тысячелетий будоражил ум мужской половины Тайного Города, но, несмотря на уговоры и щедрые посулы, концы свой секрет хранили свято.

— Наша семейная тайна лежит за пределами твоего понимания, так что в рассказе не будет никакого смысла.

— А ты попробуй.

— Короче, цвет моего пиджака не зелёный, а малахитовый.

— Эка невидаль, — пробубнил хирург.

— Ты не понял: пиджак будет не зелёным, как малахит, а сам как малахит. Я заплатил огромные деньги Нитаму Кумару, и он наколдовал мне ткань, в точности копирующую структуру малахита. — Птиций победоносно посмотрел на приятеля. — А?

Но вместо восхищённого возгласа получил едкое:

— То есть Нитам втридорога впарил тебе камуфляж?

Нахальное замечание вызвало у кроткого, но немного пьяного конца приступ безудержного гнева.

— Я вот сейчас охрану вызову, скажу, что ты меня грабишь, и следующие две недели ты проведёшь у стоматолога, — пообещал Птиций, доливая по бокалам коньяк.

— А ты — в морге, — не остался в долгу эрлиец.

— Чего мне там так долго делать? — не понял конец.

— Потому, что пока я буду занят со стоматологом, никто не сможет тебя опознать.

— Не такой уж ты мне близкий друг.

— Но только я буду точно знать, что эти части тела некогда были тобой. — Брат Ляпсус поднял бокал. — Твоё здоровье.

— И твоё. — Птиций хлебнул коньяка и вздохнул: — Говорила мне мама: никогда не связывайся с хирургами.

— Ты не в моём вкусе.

— От тебя пахнет больницей.

— А от тебя не пойми чем.

— Этот незнакомый тебе аромат оставили на мне женщины. Именно ими должен пахнуть настоящий мужчина.

— Сколько их было? — деловито осведомился эрлиец.

— Четыре.

— Маловато.

— Мне, знаешь ли, сегодня надо было ещё и клубом управлять. — Конец сделал глоток коньяка, поразмыслил, пытаясь припомнить хоть какие-то подробности сумбурного диалога, после чего с деланой небрежностью попросил: — Только ты не говори никому про малахитовый пиджак, ладно? А то сюрприза не выйдет.

— Будешь ходить как статуэтка самому себе.

— Вот ты и понял замысел! — Птиций причмокнул полными губами. — Изредка я стану замирать, и в этот момент женщинам будет разрешено меня ощупывать и гладить.

— Не знал, что женщинам нравится неподвижность.

— Им нравится каменная твёрдость.

— Уел.

— Учись.

— А я нафену парафный кожаный китель с орфенами, красную позолоченную фуражку и штаны с лампасами, — утробно прогудело откуда-то снизу.

— Пф-фыр! — Перепуганный Птиций выплюнул едва пошедший коньяк и сдавленно пискнул: — Привидение!

И попытался сорвать с пояса спасительную «Дырку жизни». Но промахнулся и едва усидел на стуле.

— Спокойно! — В отличие от конца, брат Ляпсус умел сохранять врачебное хладнокровие даже в самых сложных ситуациях. — Привидения не пахнут.

— Что?

— Я не воняю, — обиженно пробубнил выползающий из-под соседнего столика Кувалда. — Это — ик! — семейная реликвия.

— Что?

— Особенность.

— Ты ещё скажи — гордость.

— И её тоже, — не стал спорить великий фюрер. — Ик!

Он с достоинством вытер о скатерть испачканное картофельным пюре лицо, без спроса уселся за стол, мутно оглядел слегка опешивших приятелей, понял, что наливать ему никто не собирается, самолично наполнил ближайший бокал коньяком и осведомился:

— Ваше зфоровье?

Самым правильным было бы позвать уже упомянутую охрану да выставить некстати проснувшегося дикаря восвояси, однако шесть (или семь?) бутылок коньяка сделали своё дело, и алкогольное благодушие трансформировалось в жест широкого гостеприимства: