Падальщик - Александр Авраменко

Чуть помолчали, посуда уже закончилась, горожанка закрыла створки буфета, пошла к двери, на пороге уже шёпотом добавила:

— Ты его береги. И себя тоже. Если у вас сладится — всю жизнь счастлива будешь.

Улыбнулась таинственной улыбкой, едва заметной в слабых лучах света из коридора, льющихся из открытой двери, щёлкнула клавишей выключателя, оставив их вдвоем. Молодая женщина с благодарностью кивнула уже закрывшейся двери, потом подошла к кровати. В свете уличного фонаря можно было увидеть ровно вздымающуюся грудь, раскинутые свободно руки, спокойную полуулыбку. Олеся заколебалась — стоит ли делать это? Может, подождать до окончания войны? Или попросить отправить её к остальным? К дочери… Потом, устыдившись таких мыслей, яростно дёрнула завязки большого тёплого халата, сбросила его на стул и осторожно скользнула под одеяло… Михаил был тёплый, словно печка. Подползла к нему поближе, прижалась грудью к боку, обняла, забросила свою ногу на его, чуть пошевелила пальчиками. Тщетно. Сон был очень глубокий. Набравшись смелости, коснулась рукой низа живота, едва не охнула в голос, но удержалась. Всё бесполезно. Вымотался Миша неимоверно. Вот и расслабился… Ничего. Сейчас отдохнёт, войдёт опять в ритм, и у них всё сладится. Она получит то, чего желает больше жизни. А суждено если умереть — так вместе. Главное — рядом…

…Николай с гордостью обвёл рукой развернувшуюся с холма панораму, и было чем похвастать — бескрайние поля колосящейся пшеницы, новенькие, сияющие оцинкованным металлом крыш корпуса ферм и птичников, высящиеся скирды сена, приготовленные к отправке на полуостров. Михаил даже присвистнул от удивления:

— Ну вы развернулись…

Городской старшина улыбнулся:

— Пахали как проклятые. Среди нас и свои Стахановы, и Паши Ангелины нашлись. Спасибо твоему генератору — если бы не он, пришлось бы намного хуже. А так — техники натащили навалом, кидай провода и шуруй. Да ещё эти… Новые технологии. Ободрали всех американцев и половину Европы. Видишь те корпуса?

Он указал на высящиеся стандартные типовые здания, отливающие металлом.

— Отличная штука. Заливаешь фундамент быстросхватывающимся бетоном. Потом — монтаж каркаса. Сплошные болты и гайки. Дальше — автокран и пара подъёмников, плюс десяток человек. Две недели, и готово. Любой длины, любого назначения. Хоть коровник, хоть жилое здание. Хоть фабрика.

— Десять человек?!

Михаил не поверил своим ушам, но добрый десяток зданий говорил сам за себя.

— Вредителей, почитай, и нет. Так что химией не пользуемся. Завтра будем праздновать первый урожай. Да и народа у нас прибавилось. Когда люди поняли, что тут будет спокойно — прямо с ума сошли: сплошные свадьбы. Так что скоро будем ждать пополнение. Ну и когда лазили за необходимым на Землю — тоже насобирали людей. Много-немного, но около трёхсот человек нашли. Правда, в тяжёлом состоянии в основном, но тут быстро на ноги поставили. Кое-кто уже по-нашему балакает…

Усмехнулся вновь, потом посерьёзнел:

— А у тебя как?

Островитянин вздохнул:

— Считай, готовы. Техника, пилоты, солдаты, боеприпасы и топливо. Только мало нас. Всего-то двести против пятнадцати тысяч.

— Как пятнадцати?! Ты же говорил, десять будет…

— Пять тысяч рабов впереди себя гонят. Те им дороги строят, мосты чинят. Ну и… Для прочего…

На этот раз нахмурились оба. Ставка на то, что войска противника устанут, попав в местность, где полностью отсутствовали все мало-мальски пригодные для передвижения трассы, себя не оправдала. Хотя половину зимы диверсионные группы рвали мосты, насыпи, устраивали завалы на шоссейках.

— И что думаешь?

— Думать-то особо и некогда. Нужно действовать. Хотя прежде чем делать дело, мозговать требуется много. Чтобы рабов не задеть. Поначалу-то мы им вмазали от души. А теперь они хитрые стали — посреди рабских загонов свои логова устраивают. Все склады тоже невольники охраняют. Если что случается — казнят всех. Патовая ситуация получается. Мы не хотим рабов губить, ведь люди же. А они этим пользуются. Но думаю, что такая малина им ненадолго. Скоро до карелов доберутся. Впереди — Петрозаводск. Мы их предупреждали, просили уйти в леса. Те — ни в какую. Так что…

На этот раз мрачность стала ощутимой физически. Махнул в отчаянии рукой.

— Правда, мы пока технику не использовали. Так, в основном через «окна». Там фугас заложим. Тут — команду снайперов. Словом, точечные удары. Но чует моё сердце, после карелов всё изменится. И у них, и у нас. Гнетёт меня что-то. Уж больно чернотой от этих обращённых прёт. Чем-то таким, что даже людоеды перед ними — невинные младенцы.

— Выстоим? Как думаешь?

— Храм бросать, конечно, на поругание нельзя. Но ведь дело не только в нём. Там — наша родина. Там — люди. Хорошо, что есть куда уйти. Не спорю. Но ты прав. Станем беженцами. А такие долго не живут. Так что велик мир, а родина у человека одна. И будем стоять до последнего.

— Значит, скоро Петрозаводск…

— Да. Неделя. Максимум — десять дней, и наги войдут в город. Городские старшины думают откупиться…

— Глупцы! Совсем жиром заплыли!

Отвернулся к колосящимся полям, несколько минут смотрел на бегущие волны колосьев. Потом глухо ответил:

— Что бы там ни происходило, Миша, — стисни зубы и молчи. Не лезь в пекло. Лишних не спасёшь, а сам — погибнешь. Не по-людски народ на смерть обрекать. Но выбора у нас нет.

— Понимаю. Потому и… Тяжко мне, Коля. Очень тяжко. Этот герцог словно с цепи сорвался. Каждый день жертвоприношения, ритуалы, казни. Публичные пытки — норма. Зомбирует народ. Те и прут вперёд, как чумные. Что бойцы, что рабы. Тем более что последним волю пообещали… Так что…

— И ты сомневаешься?! — громовым голосом рявкнул Николай: — Они же заодно идут! Так что передай воинам мой приказ — не щадить!

— Пока не поймут. Рано, Коля…

Задумчиво вновь взглянул на поле, по которому ветер гонял жёлтые волны пшеницы. Глухо добавил:

— Вот после Карелии… Читал, не помню где, что политику нельзя делать чистыми руками. А теперь вот — убедился на собственном опыте… Тем более что Волк собирается там провести Ритуал Обращения…

— Это ты брось, арий! Не твоя вина, что тебе не поверили. Слова — это слова. Они привыкли сидеть на заднице, к своему дому, своему укладу жизни. А тут появляются какие-то с Края мира, начинают страшные сказки рассказывать. Да ещё главный у них не человек. Вот и… Одно дело, что где-то, как-то… Авось пронесёт. Старшие у нас умные и хитрые. Договорятся. Так они рассуждают. Не все, конечно, но в основном. Может, десяток-другой молодых и иначе думают, да им слова нет. Вот когда жареный петух в задницу клевать начнёт — тогда вспомнят твои слова. Да поздно будет…

И без всякого перехода:

— Твои бегут.