Время спать - Дэвид Бэддиэл

Веревочка, где-то здесь обязательно должна быть какая-нибудь веревочка. Я открываю ящик за ящиком, но наталкиваюсь на обычный домашний хлам: банку со сверлами, пять пустых коробок от видеокассет, ворох полиэтиленовых мешков для мусора, практически пустую баночку улучшающих пищеварение таблеток со вкусом шоколада, бакелитовую рюмку для яйца, огромный моток скотча, табличку с надписью «Габриель» — в детстве она был прибита к двери моей комнаты, — миниатюрную бутылочку виски «Гленфиддич», «На память от Ника», сломанные электрические часы, лабораторную газовую горелку (откуда она?) и сборник лучших песен Дэвида Боуи на бобине. Не в силах дальше искать, я кладу крысу прямо на кухонный стол и ленточкой от миниатюрной бутылочки виски обвязываю ей живот, набитый жучками, которых ей уже не переварить, прижимая узелок пальцем, чтобы он не сбился, и завязываю вполне аккуратный бантик. А почему бы и нет?

Иезавель сидит в спальне и спокойно ждет меня, прячась за дверью. Я достаю из-за спины дохлую крысу и трясу перед ней, как папочка, купивший дочурке совершенно особенный подарок по случаю своего возвращения из долгого путешествия.

— Мяу, — проявляет она свой интерес.

Я кладу крысу на пол, Иезавель не спускает с нее глаз. Опускаюсь на колени и дергаю за ленточку. Крыса неуклюже пятится, ее лапки причудливо изгибаются под весом крысиного тела — Иезавель пытается достать ее сначала одной лапой, потом другой, но я резко дергаю ленточку в сторону, и крыса превращается в обезумевший «форд», хитрит и увиливает, куда более юркая, чем при жизни. Иезавель пытается запрыгнуть на нее, чтобы лишить возможности удрать, но с тех пор, как крыса умерла, дела у нее пошли куда лучше, и теперь она умеет летать; Иезавель смущенно, но не без восхищения глядит на взмывающую вверх крысу, которая гордо реет, как ангел-грызун. Иезавель снова пытается до нее допрыгнуть.

Мы играем минут двадцать, в лучах восходящего солнца — совершенная гармония соединяет кошку, человека и дохлую крысу. Но вдруг Иезавель, внезапно охладевшая к болтающемуся на ленточке трупу, уходит, а я начинаю обматывать крысу ленточкой, чтобы потом эта мумия обрела покой в нашем мусорном ведре; и тут я застываю, мое внимание приковывает то, что Иезавель запрыгивает на кровать. Она принимается мягко переминаться с одной лапы на другую и при этом мурлыкать. Господи, мурлыкать. Затем она ложится, сворачиваясь в клубочек и загибая хвост, чтобы клубочек получился идеальный, и мгновенно засыпает.

Я гляжу на полуразодранную крысу. Подхожу к столу, открываю второй ящик снизу, где хранятся баночки со снотворным, и осторожно кладу ее в самый центр — это мой алтарь бессознательному.

Кабинет УЗИ гинекологического отделения Королевской больницы находится на пятом этаже, и добраться до него можно только на лифте. Мы с Диной прислоняемся к серой стенке лифта, который с грохотом ползет вверх; по пути сюда между нами чувствовалось напряжение, мы подолгу молчали, а если и разговаривали, то не касались непосредственной цели нашей поездки.

— Надо будет пройти через родильное отделение? — спрашиваю я.

— Она так сказала, — отвечает Дина, не глядя на меня.

У нее выражение лица, которое я видел, когда мы ждали механика из «Зеленого флага» на Вестбурн-парк-роуд. Лифт останавливается на втором этаже, это отделение психиатрии. Массивные металлические двери открываются, и вместе с большой группой практикантов заходит доктор Прандарджарбаш.

— Здравствуйте, — неуверенно говорит он, заметив меня и слегка вздрогнув.

— Я Габриель Джейкоби. Несколько месяцев назад я приводил к вам своего соседа, у него был каннабинольный психоз.

— Да-да, конечно, — говорит он. — Помните, Стив, я вам рассказывал про пациента с подозрением на шизофрению…

Стив, худощавый двадцатитрехлетний блондин в белом халате, с готовностью кивает, хотя глаза выдают его замешательство. Лифт отъезжает.

— Как у него дела? — интересуется доктор Прандарджарбаш.

Я пожимаю плечами.

— Сложно сказать.

Он кивает в ответ. В его глазах зажигается огонек подозрения, и он спрашивает, тыча в меня указательным пальцем:

— Подождите-ка, это же вы поучаствовали в драке в Роял Парк.

Стив смотрит на меня с интересом, возможно даже, не без уважения.

— Да, — признаюсь я, в моем голосе, как ни печально, чувствуется гордость за эту драку. — Но не бойтесь, я не собираюсь разносить эту больницу.

Он пытливо смотрит на меня, словно хочет внимательно выслушать.

— Глупость получилась, — объясняю я. — Столько всего тогда навалилось. Ник заставил меня отвезти его в больницу…

— Ник — это ваш сосед?

— Да. И он не захотел ложиться на лечение по доброй воле, вот я и вышел немного из себя. Доктор пытался меня успокоить, а я резковато с ним обошелся, а следующее, что я помню, — это когда на меня навалились дежурные.

— И чем все закончилось?

— Меня обвинили в нападении на врача.

Лифт остановился на четвертом этаже. Молодой араб в солнцезащитных очках помогает выбраться своему подопечному — бородатому старичку в кресле-каталке.

— Ну, — говорит доктор Прандарджарбаш, наклоняясь вперед и нажимая на кнопку «11», — насколько я помню, ваш визит сюда тоже не обошелся без происшествий.

— Да уж…

— Это была не его вина, — вступается за меня Дина; я думал, что ей сейчас не до того и она даже не слушает. — Что здесь, что там.

Доктор Прандарджарбаш с отвлеченным любопытством изучает ее задумчивое лицо. Лифт останавливается на пятом этаже. Мы уже выходим, когда он говорит, не переставая глядеть на свои длинные, возможно, даже с маникюром, ногти:

— Да, на буйного вы, пожалуй, не похожи. Я замолвлю за вас словечко — может, и удастся снять обвинение.

— Спасибо, — говорю я.

Пытаюсь поймать его взгляд, чтобы показать, что я действительно благодарен, но это сложно сделать на ходу, и двери уже закрываются. Я только успеваю заметить, что они со Стивом обсуждают уже что-то другое, оживленно жестикулируя.

— А Габриель — это ваш…

— Друг, — уточняю я.

При этом чувствую всю абсурдность этого определения, ведь я с Диной вытворял такое, что настоящий друг никогда бы себе не позволил. Доктор Левин — человек с обнадеживающим голосом, редкими зубами и цыганской копной седых волос — кивает головой и явно небрежным почерком записывает что-то в свой блокнот.

— Это мой постоянный партнер. Мы вместе около трех месяцев, — объясняет Дина.

— Ясно… — говорит он, не переставая писать.

Окна в кабинете закрыты шторами только наполовину, так что видны висящие в воздухе пылинки. Он отрывается от блокнота и спрашивает у меня:

— А вы на что-нибудь жаловались? Гнойники, боль при мочеиспускании, импотенция, неспецифический уретрит?