Крушение пирса - Марк Хэддон

И вот сейчас Кэрол вдруг пришла в голову мысль: а что, если вся эта затея с ее выступлением была просто ловушкой? Господи, неужели такое возможно? Или она и впрямь сама виновата, что проявила удивительную слепоту и пренебрегла поистине вассальными зависимостями, которые всегда существуют внутри научных группировок? Она даже не задумывалась тогда ни о наличии «верных людей», ни о самых невероятных, совершенно непредсказуемых связях внутри нового научного сообщества, а ведь все это для многих является фундаментом научной карьеры.

В первое же утро после возвращения Кэрол из Беркли в Бостон ее вызвал Пол и спросил, чем ей не угодил возглавляемый им институт. Он не объяснил, каким образом ему все так быстро стало о ней известно. И лишь значительно позже она поняла, что он и не собирался выяснять, не могут ли они как-то убедить ее остаться. На самом деле он просто предложил ей достаточно длинный кусок веревки, чтобы она могла повеситься. Он совершенно спокойно выслушал ее гневную диатрибу относительно практически полного прекращения научной работы. И если бы Кэрол не была столь сильно измотана трехдневным обдумыванием сложившейся ситуации, она бы, наверное, все же задала себе вопрос: а почему Пол после ее пылких обвинений выглядит, можно сказать, довольным? А Пол дождался, когда она выдохнется и умолкнет, затем вольготно откинулся на спинку кресла и сказал: «Ну что ж, Кэрол, нам будет вас не хватать». И лишь через некоторое время, уже выбегая из здания, она вдруг вспомнила очевидную ложь, сказанную им на прощанье, и поразилась, какие невидимые колеса, оказывается, вращались, сминая ее судьбу.

А через три дня ей позвонил Дэниел Сегачян и сказал, что у них возникли проблемы с финансированием ее проекта.

– Всего каких-то три минуты унижений, – уговаривала ее Сюзанна, в обеденный перерыв заглянув к ней в кабинет. – Неужели ты действительно не понимаешь? Три минуты, и все сразу поймут, что на самом деле ты никуда уходить не собиралась. И Пол сразу поймет, что ничего дурного ты в виду не имела. Или ты, черт побери, и впрямь собралась уйти? Да ладно тебе. Смирись. Преклони перед королем колена. Попроси прощения. Пол просто обожает подобную чушь.

Почему ей тогда казалось, что поступить так совершенно невозможно, недопустимо?

После разговора с Сюзанной Кэрол отправилась на регулярную встречу со своими тремя сотрудниками, проходившими постдокторантуру и вместе с ней работавшими над альфа-проектом, связанным с протеинкиназой С. Встреча проходила в комнате, за окном которой был маленький квадратный псевдояпонский садик. Минималистские бетонные скамьи, прямоугольный прудик, сирень и китайская груша с округлой кроной. Ветер чуть морщил поверхность воды в прудике. Кэрол чувствовала, как трудно ей сосредоточиться на предмете обсуждения. В голову почему-то лезли воспоминания о последней прогулке, которую они совершили по Провинстауну с Айшей. И о горбатых китах, что плавают близ заповедника Стеллваген-Бэнк. Три тысячи миль в год по морям, где на глубине в 40 морских саженей царит вечная ночь, проплывают эти киты, точно заградительные буйки над подводными хребтами…

Внезапно Кэрол показалось, что комната доверху заполнена водой. Толщу воды пронизывали полосы солнечного света, точно белые иглы, а ее поверхность была где-то далеко-далеко над головой Кэрол, и под ногами у нее была непроницаемая тьма. И вокруг тоже. Она слышала, что Айвен что-то говорит ей, но его голос она воспринимала как голос диктора далекого радио, таким он был жестяным, нереальным. «Дыши, – говорил ей Айвен. – Постарайся поглубже вдохнуть. Ну же, дыши, дыши…» Но дышать она не могла, потому что, если б только открыла рот, вода тут же хлынула бы ей прямо в легкие…

Несмотря на мучительные воспоминания, Кэрол все же удалось наконец забыться, хотя сон был неглубоким, поверхностным, и уже в начале четвертого она проснулась после очередного неприятного тревожного сна и отчетливо услышала, что в дом кто-то вошел. Естественно, спать она больше не могла – ей нужно было убедится, что внизу никого нет, и она, вскочив с постели, спустилась в гостиную. Но там никого не было, зато исчезла ее мать. Кэрол тут же выбежала на улицу, но там царил покой и безмолвие. Она вернулась в дом, обулась и быстро обежала весь сад, осматривая каждое дерево и треугольную площадку в центре квартала, взывая: «Мам!.. Мам!..» – словно потерявшуюся собаку звала.

Мимо нее проехали на велосипедах несколько мальчишек-подростков в одинаковых куртках с капюшонами; они чуть притормозили, разглядывая ее, а затем молча умчались. Кэрол добежала до перекрестка Эдгар-роуд и Грейс-роуд, где сорок восемь часов назад высадилась из такси, и остановилась. Многие окна в башнях-лабораториях Кавендиш и Франклин еще ярко светились и были точно открытые двери в двух черных адвентистких календарях. Над головой у Кэрол по грязноватому беззвездному небу медленно проплыл, вспыхивая, вишнево-красный сигнальный огонек на крыле самолета. Где-то лаяла собака. Было довольно холодно, всего на пару градусов выше нуля – в такую ночь старой женщине не годится бродить по улицам.

Кэрол вернулась домой и, уже вставляя в замочную скважину ключ, вдруг вспомнила историю матери о Джеки Болтон, утопившейся в канале. Она тут же снова сунула ключ в карман и бросилась бежать. Хэрроу-роуд, Элайза-роуд. Молочный паром гудел и звонил, причаливая к пристани на Гринер-Кресчент. Кэрол мчалась во весь дух, и поверхность ночного мира вокруг казалась ей гладкой, как поверхность мельничного пруда, когда все спят – и мельница, и мельник. Выбежавшая откуда-то лисица преспокойно смотрела на Кэрол, не выказывая ни малейшего желания спасаться бегством. Джерусалем-роуд. Кэрол остановилась на маленьком мостике и стала вглядываться во тьму, но видела только маслянистую гладь застойной воды.

– Черт, черт, черт! – бормотала она. А потом, спустившись по лесенке на посыпанный гравием бечевник, почти сразу увидела мать. Та стояла на противоположном берегу канала на узкой каменистой полоске, поросшей травой и заваленной мусором, и была очень похожа на привидение. Даже через разделявшую их полосу черной воды Кэрол видела, какие безнадежно пустые у матери глаза.

– Господи! Ты только не двигайся!

По бечевнику Кэрол добежала до полуразвалившегося подвесного моста, ранее бывшего пешеходным, и буквально повисла на массивной рукояти противовеса. Наконец противовес приподнялся, а пролет мостика с глухим стуком опустился на землю на противоположном берегу канала, который в этом месте был наиболее узким. Кэрол, осторожно ступая по заросшим мхом плитам, обогнула загородку из ржавого железа и пинком отшвырнула сердито зазвеневший клубок колючей проволоки.

Не подходя к матери вплотную, чтобы раньше времени ее не потревожить, она осторожно окликнула:

– Мам?..

Мать обернулась, прищурившись, посмотрела на нее и заявила:

– Ты всегда меня ненавидел!

– Мам, это же я, Кэрол.

– Я прекрасно понимаю, что это ты. – Кэрол никогда раньше не слышала, чтобы мать говорила таким голосом. – Но вот я смотрю на тебя, а вижу перед собой твоего отца.

Ее мать казалась крошечной и совсем замерзшей; ее теплая плотная юбка и тяжелый вязаный джемпер мгновенно пропитались бы водой. Сколько времени понадобилось бы, чтобы одежда утащила ее на дно? И кто смог бы догадаться, как все произошло? Эти жуткие мысли промелькнули у Кэрол в голове и тут же исчезли.