Вечный sapiens. Главные тайны тела и бессмертия - Александр Никонов

Но самое поразительное состояло в том, что одна из групп нематод с выключенной антиоксидантной защитой прожила даже дольше контрольной группы!.. Природа словно издевается над нами.

Но ученые не унывают. Те из них, что придерживаются «множественно-причинных» взглядов на старение, типа Обри ди Грея говорят, что нам и не надо досконально понимать все причины старения – нужно просто честно исправлять те негативные последствия, к которым они приводят. Природа мусорит, а мы будем подметать. Чисто не там, где не сорят, а там, где метут!.. Например, с возрастом организм почему-то теряет часть нужных клеток – вместо функциональных клеток их места заполняет соединительная ткань, в результате чего органы теряют свою функциональность. Ну, так можно попробовать заменять уходящие клетки с помощью подсадки стволовых клеток… Или вот, скажем, с возрастом выходят из строя митохондрии, потому что свободные радикалы прожигают их ДНК. А мы эту ДНК спрячем внутрь клеточного ядра – там-то она поцелее будет!.. Короче говоря, все, что старость будет портить, мы станем упорно ремонтировать.

Теорий старения много, рассуждают Обри ди Грей и его единомышленники. И все они по-своему верны. Мы – огромный конгломерат, симбиоз клеток. Но мы ломаемся в самых слабых местах. И потому начинать борьбу со старением нужно с таких мест, укрепляя их. А остановив старение, мы победим и болезни, связанные со старением. Прямо как доктор Блюм рассуждают! Только они теоретики, а он практик.

Другие ученые, которые придерживаются «монопричинных» взглядов на старение, как например, тот же Скулачев, говорят: дело не в накоплении случайных ошибок, природа злонамеренно вшила в нас смертельную программу! Такая программа самоликвидации существует у клеточных органелл типа митохондрий, у клеток, у отдельных органов. Испорченные митохондрии получают приказ самоликвидироваться и делают это. Предраковые клетки или просто клетки, взятые иммунной системой под подозрение, получают приказ самоликвидироваться. Самоликвидация клеток называется апоптозом. Это хороший механизм, который очищает организм от дурных, пораженных вирусами и просто старых клеток. В любой нашей клетке есть все для того, чтобы саморазобраться, и это она с удовольствием делает после получения соответствующей директивы. А «запчасти» потом идут в дело.

Во время созревания в утробе матери зародыш человека быстро проходит весь эволюционный путь, у него даже отрастает хвостик. Который потом «отмирает» – вот вам «апоптоз» на уровне целых органов. Поднимаясь дальше вверх по эволюционной лестнице, мы уже видим самоликвидацию целых организмов и воспринимаем это самоубийство как старение. Взять, к примеру, бамбук. Он живет себе двадцать лет и никаких признаков увядания не обнаруживает. А потом зацветает, дает семена, после чего резко стареет и умирает в течение нескольких дней, освобождая место для юной поросли. То же самое происходит с лососем – отметав икру, он мгновенно стареет и умирает. У нас происходит то же самое, только в более медленном темпе, вот и вся разница.

Казалось бы, фатальная точка зрения: мы умираем не от случайных ошибок, а по приговору природы – можно пересадить новую печень взамен старой или вырастить внутри новую печень из стволовых клеток, но если запущена программа самоубийства, молодая печень быстро догонит весь стареющий организм. Это с одной стороны ужасно. С другой, ситуация упрощается: если причина старения одна – та самая самоубийственная программа, – надо ее найти и выключить.

«Погодите, – может сказать внимательный читатель. – К чему все эти гадания на кофейной гуще, если причина конечности нашего носителя давно определена и за нее даже не дали Нобелевскую премию этому вашему теоретику – Оловникову. Самая главная причина старения в том, что мы состоим из клеток, а они имеют ограниченное число делений – около полусотни».

Это логично. Но неверно. Все не так просто, как кажется. Человек умирает не потому, что исчерпывается предел делимости его клеток. Если вы возьмете одну-единственную клеточку и дадите ей свободно поделиться 50 раз, то знаете, какая масса получится? Возведите 2 в 50-ю степень, умножьте на массу клетки, и вы получите около тонны. Человек столько не весит. То есть он далеко не исчерпывает предел делимости своих клеток. Его губит другое. Те самые свободные радикалы, накопление клеточного мусора, повреждение ДНК, гормональная разбалансировка и еще куча причин… Ну, а если всей этой кучи удастся как-то избежать, вот тогда нас, конечно, убьет предел клеточной делимости.

Так что все не так просто в поисках бессмертия. Может быть, поэтому главный российский теоретик Алексей Оловников в последнее время так не любит давать интервью, отправляя интересантов по разным адресам? Я ведь позвонил ему. И мы очень хорошо поговорили. О десятипальцевом способе печатания. О современной литературе. О роли писателя в мире. О фантастике. И только о биологии старения недолауреат Нобелевской премии сказал всего лишь пару слов:

– Я долго верил в свою теорию. Она действительно позволила сделать много точных предсказаний в науке – что укорачиваются хромосомы, что существует теломераза. И вообще она довольно хороша. У нее есть только один недостаток – она неправильная! Она не объясняет старение. Она лишь предсказала факты, сопровождающие старение, но они не причинные.

В его голосе мне послышалась печаль…

Не будем далеко отходить от Института химической физики, ладно? Нам с вами нужно пройти две троллейбусных остановки по проспекту Ландау (бывший Ленинский) до площади Гагарина и свернуть направо, во дворы. Потому что там нас будет ждать один секретный сотрудник, на которого меня навела моя агентура в геронтологических кругах. Оный сотрудник почти подпольно занимается омоложением людей. Его цель, о которой он говорит вполне серьезно, – 150 лет жизни. Работает сотрудник без всякой шумихи и рекламы. Сидит в лаборатории Института биохимической физики РАН имени Эмануэля. Зовут сотрудника Марина Ковина.

Тук-тук-тук! И толкаю дверь, не дождавшись ответа.

– Здравствуйте, мне ваш телефон дал…

– Я знаю. Проходите.

Непонятные агрегаты вокруг. Понятно только, что они очень модные и современные, в отличие от старого здания, помнящего, наверное, еще шорох сталинских усов. Рябой тараканище… Стены здания толстые, покрашенные масляной краской. Окна старые, в деревянных рамах. Коридоры заставлены оборудованием. Мне мила эта атмосфера чудесной науки! Впрочем, об этом я уже говорил…

Смотрю на свою собеседницу. Серая мышка! На улице встретишь – не заметишь. Настоящая ученая!

– А налейте-ка мне чаю, Марина.

Она наливает, и я ощущаю себя в своей стихии – стихии проникновенного разговора о природе бытия.

– Шифруетесь? Почему о вашем подпольном «клубе бессмертных» никто не знает?

– Просто большинство людей не хотят жить ни вечно, ни 150 лет. А те, кто теоретически и не отказался бы пожить подольше, ничего не хотят для этого делать – пальцем о палец не хотят ударять. Поэтому рекламу своего метода удлинения жизни я и не делаю, меня находят только те, кому это реально надо, но вам расскажу, раз пришли… Интересоваться геронтологией я начала с 1996 года, когда к нам в МГУ пришел конкурс грантов от Джорджа Гёрдона Я тогда была совсем зеленая, только-только с диплома и очень верила в стволовые клетки.