Предсказание - Александр Дюма

— Так, как вы собираетесь мстить, — да.

— Но разве есть на свете какой-нибудь иной способ?

— Возможно.

— Увы! — печально покачал головой молодой человек, — маршал никогда не согласится скрестить шпаги с тем, кто когда-то принадлежал к числу его слуг.

— Естественно, — возразил принц, — на дуэль по всем правилам маршал не согласится, но он может оказаться в таком положении, когда не сумеет отказать вам в этой чести.

— Каким образом?

— Предположим, что вы встретитесь на поле боя.

— На поле боя!

— Так вот, когда настанет этот день, Мезьер, я обещаю уступить вам свое место, если я встречусь с ним лицом к лицу, а не вы.

— Но, монсеньер, а вдруг этот день никогда не настанет? — весь дрожа, спросил молодой человек. — Неужели такой день вообще может наступить?

— Возможно, он наступит гораздо раньше, чем вы предполагаете, — ответил принц.

— О, если бы я был в этом уверен! — воскликнул молодой человек.

— Какого черта можно быть в чем-то уверенным в этом мире? — заявил принц. — Существуют лишь возможности, вот и все.

Молодой человек задумался.

— Послушайте, монсеньер, — заговорил он, — не знаю, откуда у меня появилось предчувствие, будто в воздухе носится что-то необычное и страшное; в конце концов, мне было предсказано… Монсеньер, я согласен!

— И даете клятву?

— Клянусь, что ни в коем случае не позволю себе убить маршала предательским путем; но, монсеньер, если я встречусь с ним на поле боя…

— Вот в этом случае я вам его уступлю, я вам его подарю, он будет ваш; только учтите…

— Что?

— Маршал — опасный противник.

— А, это, монсеньер, уже мое дело; если мой добрый или злой ангел сведет меня с ним, это будет все, что мне потребуется.

— Тогда договорились: при этом условии вы у меня на службе.

— О, монсеньер!

Молодой человек схватил руку принца и поцеловал ее.

Они оказались на самой середине Мельничного моста; набережная начала заполняться народом, спешившим к Гревской площади. Принц решил, что благоразумнее будет не появляться в обществе Мезьера, так же как он предпочел не появляться в обществе Роберта Стюарта.

— Вы знаете, где находится особняк Конде? — обратился принц к молодому человеку.

— Да, монсеньер, — ответил тот.

— Так вот, отправляйтесь туда: с этого часа вы вступаете в штат моего дома, сообщите об этом и попросите, чтобы вам предоставили комнату в жилом корпусе, предназначенном для моих оруженосцев.

И принц добавил с обаятельной улыбкой — с ее помощью он мог, когда ему хотелось, превращать своих врагов в друзей, а своих друзей — в фанатиков:

— Вот видите, я обращаюсь с вами как с мужчиной, ведь благодаря мне вы уже не паж.

— Признателен вам, монсеньер, — почтительно ответил Мезьер, — начиная с этого момента распоряжайтесь мной точно вещью, которая безраздельно вам принадлежит.

А теперь немного поговорим о том, что происходило в Лувре во время событий, описанных нами в предыдущих главах, — иными словами, в то время, как принц де Конде беседовал сначала с Робертом Стюартом, а затем с Мезьером.

Мы уже знаем, как г-н де Конде распрощался с королем и как мадемуазель де Сент-Андре распрощалась с принцем де Конде.

Когда г-н де Конде ушел, девушка казалась сломленной горем; но затем, подобно раненой львице, которая вначале падает под ударом, а потом мало-помалу приходит в себя, встряхивается и поднимает голову, вытягивает когти и внимательно их рассматривает, после чего направляется к ближайшему ручью, чтобы не торопясь разглядеть себя и проверить, осталась ли она сама собой, — мадемуазель де Сент-Андре подошла к зеркалу, чтобы проверить, не утеряла ли она во время страшной схватки что-нибудь из своей чарующей красоты, и, убедившись, что остается по-прежнему соблазнительной, несмотря на грозную улыбку, таившую в себе ненависть, она более не сомневалась в могуществе своих чар и направилась в апартаменты короля.

Все уже знали о событиях, происшедших накануне, так что перед мадемуазель де Сент-Андре открывались все двери, а поскольку она подала знак, что не желает, чтобы объявляли о ее прибытии, офицеры и придверники выстроились вдоль стен и довольствовались тем, что пальцем указали, где находится спальня.

Король сидел в кресле, погруженный в раздумья.

Стоило только ему решиться стать королем, как бремя государственных забот обрушилось на него и раздавило его.

Последствием спора с принцем де Конде было его решение дать знать матери, что он готов по ее распоряжению прийти к ней или, если она окажет ему такую любезность, принять ее у себя.

И теперь он ждал, не решаясь взглянуть на дверь, боясь увидеть суровое лицо королевы-матери.

Но, вместо сурового лица, перед ним предстала грациозная юная девушка, появившаяся из-под приподнятой портьеры.

Однако Франциск II вначале ее не видел: он сидел, повернувшись спиною к двери и считая, что всегда успеет обернуться, как только услышит чеканные, слегка тяжеловатые шаги матери, от которых поскрипывал укрытый ков-г. ром паркет.

Шаги мадемуазель де Сент-Андре не принадлежали к числу тех, от которых поскрипывает паркет. Подобно русалкам, она могла бы пройти поверх зарослей тростника, не поколебав ни одного стебелька; подобно саламандрам, она могла бы взобраться к небу по капители колонны из дыма.

И потому в спальню короля она вошла неслышно и так же неслышно приблизилась к юному королю, а оказавшись рядом, любовно обняла его за шею и, как только он поднял голову, запечатлела на лбу жгучий поцелуй.

Екатерина Медичи так себя не вела; королева-мать никогда не одаривала своих детей столь страстными ласками, а если и одаривала, то только своего любимца, единственного, кого она удостаивала знаками материнской любви, — Генриха III. Однако для Франциска II, зачатого по предписанию врача в период ее недомогания и появившегося на свет хилым и нездоровым, у нее в лучшем случае находились ласки по обязанности — как у наемной кормилицы к своему питомцу.

Так что пришла не королева-мать.

Пришла и не маленькая королева Мария.

Маленькая королева Мария, которой супруг несколько пренебрегал, за два дня до этого ушиблась, упав с лошади, и теперь по распоряжению докторов лежала в шезлонге, ибо медики опасалась выкидыша как результата падения; таким образом, маленькая королева, как ее привыкли называть, была явно не вправе самостоятельно появляться у мужа и не имела ни малейшего повода предлагать ему свои ласки (как позже выяснится, они окажутся весьма смертельными для всех, кого она ими одаривала).