Восхождение царицы - Маргарет Джордж

точно в летнее солнцестояние. Почему я не получила ни единой весточки?

– Стало быть, он направляется прямо в Понт?

– Предположительно, – ответил Мардиан. – Если желает нанести быстрый удар.

– Это его обычная манера, – сказала я.

«Он наносит быстрый удар и, не задерживаясь, стремительно движется дальше, – добавила я про себя. – Идет вперед, никогда не оглядываясь».

Глава 17

Veni, vidi, vici. Пришел, увидел, победил.

Даже сегодня, сейчас, эти слова находят отклик в моей душе. Лаконичной фразой Цезарь описал, что произошло, когда он все-таки встретился с царем Фарнаком из Понта.

Проделав путь в сотни миль, Цезарь загнал царя на его собственную территорию, а потом прямо с марша вступил в сражение. Оно продолжалось четыре часа и закончилось полным разгромом хвастливого монарха. В безмерной самонадеянности Фарнак бросил свои колесницы вверх по склону, в лобовую атаку против занявших горный гребень римлян. Исход был предрешен. Впоследствии, по слухам, Цезарь сказал:

– Если все противники Помпея таковы, неудивительно, что он стяжал славу непобедимого полководца.

Битва разыгралась в первый день римского месяца секстилия. Почти два месяца назад Цезарь покинул Александрию во главе легиона, укомплектованного на одну четверть. И вновь его стремительный натиск превосходил все мыслимые возможности, а его грозная слава опережала его армию.

Мне хотелось, чтобы те исторические три слова были написаны мне, но, увы, дело обстояло не так. Они содержались в письме, посланном в Рим на имя некоего Гая Матия – старинного доверенного друга Цезаря. Лазутчики постарались и разнесли их по всему миру. Те же лазутчики (как и «международное братство евнухов» Мардиана) сообщили, что он вернулся в Рим в сентябре, установив порядок в мятежных землях и распределив ключевые должности между людьми, на которых мог положиться.

Почти каждый день я ходила в твое святилище, о Исида, чтобы молить тебя об избавлении от опасности, ибо не находила себе места от беспокойства. Даже в пору его триумфа я подспудно чувствовала, что боги смеются над ним, будто приготовляя его для жертвоприношения. Они осыпали его почестями и одаряли безмерной славой, как мы балуем и нежим быков и голубей, отобранных для алтаря. Мы украшаем их гирляндами, кормим отборным зерном и травой, укрываем от полуденного зноя и ночной прохлады, не позволяем коснуться их ни одной руке – кроме той, что произведет заклание.

Но ты, Исида, единственная из всех богов не чужда сострадания, ибо познала как радость материнства, так и скорбь вдовства. Я верила, что ты услышишь мои молитвы.

Почти в то же самое время, когда Цезарь одержал победу над Фарнаком, в Египте начался ежегодный подъем Нила, и я сочла это совпадение благоприятным знамением. По египетскому календарю наступил новый год, и с первыми признаками половодья по берегам реки начались празднества. В Фивах жрецы устроили грандиозную процессию с тысячами зажженных фонариков, сопровождавших в теплой ночи священную ладью Амона. В Копте и Мемфисе раскрывали ворота шлюзов и впускали в оросительные каналы воду, дабы она овладевала землей и оплодотворяла ее, как мужчина женщину. То был великий праздник любви – пора, когда шумят свадебные пиры и в ночи звучат голоса влюбленных.

Легка на водах моя ладья,

Венок из цветов на челе моем.

Ко входу в храм поспешаю я,

Жду, когда встретимся мы вдвоем.

Великий бог Птах, пусть любимая

Придет ко мне с радостью ночью сей,

Чтоб с рассветом рядом увидел я

Ее расцветшей от любви моей.

О Мемфис, славный, манящий всех

Город богов, любви и утех!

А их возлюбленные поют в ответ:

Будет сердце мое печалью терзаться,

Пока с милым мне не дано повидаться.

А увижу его я, когда вода

По открытым шлюзам хлынет сюда.

Венок из цветов на челе у него,

Я же волосы распущу для него.

И счастливее, чем фараона дочь,

Проведу в его объятиях ночь.

Эта песня Ирас наполнила меня тоской по Цезарю, ибо вся страна пировала и предавалась любви, а я, двадцатидвухлетняя женщина, лежала в одинокой дворцовой постели, вдруг показавшейся мне холодной и жесткой. Подъем воды сопровождался всеобщим ликованием. Первые два года моего правления ознаменовались засухой и, как следствие, голодом, а подъем воды сулил урожай.

Однако по достижении нормального уровня вода продолжала подниматься и подниматься. Она плескалась у ступеней священных храмов, кое-где уже растекаясь по полу, заполнила до краев бассейны и резервуары, выплеснулась из каналов и залила берега. Глинобитные хижины, расположенные, как думалось, на безопасном расстоянии от реки, стали размокать и разваливаться. Их стены снова превращались в нильскую глину.

Мои механики посылали тревожные донесения с первой распределительной дамбы: показания «нилометра», измерявшего уровень воды в реке, уже превзошли самую высокую отметку, сделанную на памяти ныне живущих. Хуже того: это была «светлая» вода, а не темно-бурая, несущая плодородный ил.

Что-то было не так.

Вода. В ту ночь я сидела, глядя на чашу с нильской водой из Верхнего Египта. Чистая, почти незамутненная, она совсем не походила на обычную для этого времени года непрозрачную жидкость с темной взвесью, дарующей жизнь, – ее во время разлива вода разносила по всей Дельте. Именно из-за этого великолепного удобрения, ежегодно приносимого рекой, вдоль берегов Нила тянулись темные полосы несравненно плодородной почвы, благодаря чему Египет называли Черной Землей. Ил означал для Египта все, особенно после двух лет засухи. Можно ли что-то предпринять? Но прежде нужно понять, что представляет собой черная взвесь и откуда она берется. Удивительно, но ни Олимпий, ни Мардиан не имели на сей счет не только четкого представления, ни даже правдоподобного предположения.

– Должно быть, эта субстанция вымывается водой из истока Нила, – произнес Мардиан. – А его, как известно, пока никому не удалось найти.

– А я думал, что черную воду изливает бог Нила Хапи, – простодушно сказал Олимпий.

– Странное предположение для того, кто смеется над олимпийскими богами и тенями Аида, – заметила я.

– Полагаю, – промолвил Мардиан, – это могут знать мудрецы Мусейона. Надо призвать на совет самых выдающихся ученых.

Между тем легкий ветерок повеял на нас из ближнего сада ароматом жасмина. Я вздохнула, жалея, что не могу отдаться этой чарующей ночи, а вынуждена размышлять об уровне воды и устраивать встречи с учеными.

Я увидела, как погас свет в выходившем на улицу окне одного из особняков – кто-то из моих подданных сделал именно то, чего так хотелось мне. Но я, его царица, должна