Время бесов - Сергей Шхиян

Дело тянуло на показательный, политический процесс и высшую меру наказания!

— Стойте, — сказал я, — я хочу признаться во всем!

Милиционеры немного опешили. По их сценарию, мы с Дашей должны были сначала возмутиться незаконным арестом, а потом начать оправдываться и говорить, что мы ни в чем не виновны.

— В чем признаться? — удивленно спросил старший. — В сокрытии краденного?

— Да, — сказал я, — и добровольно выдать похищенное государственное имущество.

От такой удачи «мильтоны» или «мусора», или «легавые», как их тогда ласково называли в народе, слегка припухли. Хищение госимущества не шло ни в какое сравнение с обычной кражей и тянуло на длительную посадку, причем безо всякой туфты с их стороны.

— Добровольное признание служит смягчающим обстоятельством, — порадовал нас третий участник драмы, белобрысый парень с дурковатым лицом.

— А чего выдавать-то будешь? — заинтересовался Веркин сын.

— Позвольте достать? — спросил я.

Милиционеры переглянулись и старший согласно кивнул.

— Выдавай, — разрешил Веркин сын

Я опустил руки, нагнулся, открыл саквояж и вытащил из него ручную гранату. Милиционеры оторопели, а я, не торопясь, вырвал чеку и бросил ее под ноги старшему.

Момент бы непрогнозируемый. Сгоряча они в меня могли запросто выстрелить, но я не двигался с места и выиграл несколько мгновений

— Хочу сдать ворованную бомбу, — негромко сказал я.

— Ты что, дурак? — растерянно спросил старший, таращась на мою руку, зажавшую гранату.

— Почему же сразу дурак! У меня полная сумка бомб, уроню эту, весь дом поднимется на воздух.

— Ты же сам подорвешься! — испугал меня Веркин сын.

— Ну и что? Мне все равно теперь за бомбу будет вышка, днем раньше, днем позже, а в хорошей компании и на небо взлететь не обидно.

Время я выиграл и, что самое главное, заставил ментов задуматься о последствиях взрыва. Умирать им явно не хотелось, и когда молодой попытался поиграть своим наганом, старший заткнул его одним свирепым взглядом. Потом он начал ломать меня:

— Чего тебе умирать, ты еще молодой! Вставь чеку на место, и разойдемся по-хорошему! Мы же вам не враги! Вон и дивчина у тебя какая гарная! Вам только жить и жить! Женитесь, деток нарожаете!

Я посмотрел ему в глаза и отрицательно покачал головой:

— Нет, не хочу, надоела мне такая жизнь, гражданин начальник! А у Даши отец помер, и она жить не хочет. Вот, купили бомбы, хотели самоубийством жизнь покончить, а тут вы явились!

Милиционер обдумал мои слова и начал выдавливать из себя жизнеутверждающие сентенции:

— Чего вам помирать! Это всегда успеете! Ты только пружину не опускай! — взмолился он, когда я в отчаянье поднял вверх руку с гранатой. — Комната у вас есть, живите и радуйтесь!

— Это какая такая комната! Никакого они права на комнату не имеют! — заорала из коридора Верка.

— Мамаша! Помолчите минутку! — дрожащим голосом попросил ее сын. — Дайте начальнику с людями поговорить!

— Не буду я молчать! Эта шалава отцу стакана воды не подала, а теперь на готовенькое явилась! Комнату ей подавай, стерве бесстыжей!

Неожиданное вмешательство страстной Верки смутило всех присутствующих. Теперь все слушали ее вопли, не зная, что делать дальше. Первым опомнился командир:

— Убери ты эту змею подколодную! — закричал он на подчиненного. — А то я сам ее на месте шлепну!

Непочтительный сын выскочил в коридор и зажал своей родной матери рот. Та вывернулась и укусила его за руку. Он закричал от неожиданности и, как представитель власти, дал родительнице оплеуху. После чего их семья временно выключилась из действия, с криками и грохотом выясняя родственные отношения.

— Слышь, отдай бомбу, — опять попросил старший. — Чего тебе попусту погибать!

— «В этой жизни помереть не ново, но и жить, конечно, не новей», — процитировал я прощальное письмо Есенина.

— Брось ты, ну зачем тебе помирать, — начал канючить милиционер непривыкшим к просьбам голосом. — Хочешь, иди куда хочешь!

— Ну да, а ты в спину выстрелишь, знаю я вас! — заартачился я.

— Век свободы не видать! — поклялся он и повернулся к Ордынцевой. — Хоть ты ему скажи!

Даша поглядела на милиционера чистыми, влюбленными глазами и ласково ему улыбнулась. Так она смотрела и на меня, когда вспоминала отца, но блюститель этого не знал и окончательно растерялся:

— Да, что же вы за люди такие! — пробурчал он себе под нос. — А если я побожусь, поверишь?

Я отрицательно покачал головой и начал рассматривать гранату в руке.

— Если ты взорваться хочешь, чего же нас боишься? Все одно помирать!

— Не скажи, так — сразу, бах, и готово, а вы промахнуться можете, раните, будет больно, — прочувствованно сказал я. — И потом, я боюсь инфекции. Занесете своими пулями какую-нибудь заразу.

Теперь старший милиционер окончательно уяснил, что мы ненормальные и совсем скис.

— Ну, что такого сделать, что бы вы нам поверили? — спросил он вкрадчиво, как говорят с психами.

— А вы Верку посеките, — попросил я, тогда и говорить будем.

— Чего? — не понял он. — Как это посечь?

— Очень просто, ремнем, чтоб не орала!

— Так это же, — начал он, но не договорил и закричал, — Смирнов, мать твою!

— Чего, товарищ Запруйко? — заглянул в комнату Веркин сын с поцарапанным в кровь лицом.

— Тащи свою матку, мать ее, дуру! — приказал командир.

— Я тебе притащу! — взвыла в коридоре сама матушка Смирнова. — Ты мне, кобель поганый, за все ответишь, я тебе дам чужими комнатами распоряжаться! Я тебе не за то давала, что бы ты меня всякими словами материл!

В подтверждении своих слов Верка оттолкнула молодого милиционера, влетела в комнатушку и плюнула товарищу Запруйко в лицо.

— Вяжи ее, дуру! — закричал он и свободной от нагана рукой швырнул бедную женщину на койку покойного Ордынцева.

— Так вы, мамаша, еще и с товарищем Запруйко крутите! — горестно воскликнул поцарапанный Смирнов.

— Держи ее, Бортников, — кричал Запруйко молодому милиционеру, с трудом отбиваясь от рассерженной Верки.

Втроем милиционеры повалили ее на кровать. Про нас они почти забыли, слишком много впечатлений свалилось им разом на головы.

— Мордой ее в подушку, чтоб не орала! — распоряжался старший. — Смирнов, держи ей голову, а то укусит! Бортников, дай ей по жопе, чтоб помнила.

Сам товарищ Запруйко навалился на нижнюю часть тела поверженной воительницы и всем своим весом пытался удержать брыкающие ноги. Бортников, разгоряченный схваткой и тоже покусанный гражданкой, снял с талии широкий форменный ремень и, отцепив от него портупею, неловко хлестнул мать своего товарища по месту, указанному ее любовником.