Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности - Василий Звягинцев

— Он настолько вышел из-под контроля?

— Не могу утверждать. Он сейчас напоминает мне ревнивую жену, которая следит за каждым шагом своего мужа. Роется в карманах в поисках улик, подслушивает телефонные разговоры, нанимает частных сыщиков и так далее…

— Чего же он боится? Мы ведь покинули его гостеприимный кров с полного согласия и даже под некоторым психологическим нажимом. Разве нет?

— Так-то оно так. Но потом у него было время проанализировать результаты. Очень может быть — он сумел… Точнее не сам, а одушевивший его «центральный процессор» сумел ретроспективным анализом засечь момент, когда Левашов его «нейтрализовал» и произвел некую отвлекающую операцию. Он может не сообразить, в чем заключалась ее цель, но сам по себе факт, что в памяти проявилась лакуна… Любого ведь из вас взволновал бы вопрос: «Что случилось в то время, когда я неожиданно, без видимых причин, потерял сознание или заснул после лишней рюмки в новогоднюю ночь в веселой компании?»

— Особенно если вы — девушка, — с двусмысленной усмешкой добавил Воронцов.

Ростокин посмотрел на Скуратова и сделал пальцами один из принятых между ними секретных жестов.

— Кроме того, мистер Арчибальд очень хочет поближе познакомиться с господином Скуратовым, — добавил Антон, — а мне эта перспектива не представляется полезной в данный момент…

— С деталями обсуждаемой темы я не знаком, — с достоинством включился в разговор Виктор, — но считаю, что концептуально Антон прав. Супермозг с такими возможностями, безусловно, в состоянии выявить факт вмешательства, построить любое количество гипотез в любой логической системе. Другой вопрос — какую из них он сочтет для себя наиболее приемлемой. Если он хорошо знает ваши базовые психопараметры, число их будет достаточно ограничено. Затем включится его собственная психологическая установка… Кажется, я действительно не зря согласился с вами поработать, Антон, — отдал академик легкий поклон. — Мне становится все интереснее и интереснее.

— Рад за вас. Кажется, никто из моих друзей тоже до сих пор не пожалел, что связался со мной. В конце концов, каждый вплотную приблизился к пределам своих устремлений. С неизбежными издержками, так куда от них денешься?

— Снова тебя начинает нести, друг мой, — сказал Воронцов. — Понимаю, соскучился, и все же — ближе к телу.

Дмитрий все время знакомства с Антоном только таким образом и ухитрялся удерживать господствующие высоты в их непростых отношениях. Дружелюбие, ирония, иногда — сарказм разных степеней, но всегда — явно обозначенная позиция. Со мной можно сделать все, что тебе под силу. Убить, если угодно, лишить всего, что у меня есть. Кроме чести и непреклонной решимости оставаться самим собой. Где угодно — на вершине власти, в тюрьме или в могиле.

— Мы с Виктором Викторовичем сейчас выйдем из-под защиты. Включенный ноутбук будем держать в руках, это для вас — лучшая наводка. За пределами убежища канал наверняка откроется. Мы войдем. И только.

— В чем риск?

— Что нам не позволят этого сделать.

— И тогда? — спросил снова Воронцов, а Скуратов молчал, хотя его это касалось в гораздо большей степени. Он очень хотел оказаться через несколько секунд там, где их ждали Ростокин и этот симпатичный адмирал.

— Это уж как получится, Дима. Был бы рядом со мной Шульгин — один разговор. Без него — всяко может выйти.

— А ты рискни, — участливо ответил Воронцов. — Не все же нам под немецкими и всякими прочими пулями бегать… Пора и тебе попробовать. Туго станет — поможем.

Это он, выдержав многолетнюю паузу, нашел, наконец, случай отплатить Антону той же монетой. Вспомнив, как тот провожал его погеройствовать в сорок первый год. И не просто в трижды проклятый сам по себе год, а в критическую точку Киевского окружения.[67]

Крыть Антону было нечем.

— Ладно, попробуем, — ответил он. — Пойдемте, профессор.

— Пистолетик-то приготовь, герой, — бросил ему в спину Воронцов. — У Сашки их там полно. На любой вкус…

Тот молча отмахнулся.

— Старый, опытный камикадзе, — насмешливо сказал Дмитрий. Ему и вправду было весело.

— Зачем вы так, Дмитрий Сергеевич? — тихо спросил Ростокин.

— Нормально. Это у нас старые счеты. Злее будет.

…Придерживая локтем у груди включенный ноутбук, Антон движением головы указал Скуратову на засов двери черного хода, а сам сунул свободную руку в карман. Не совсем понимая суть происходящего, особенно — только что прозвучавшего обмена вербальными сабельными ударами, Виктор повиновался.

Первым шагнул через порог и увидел перед собой элегантного мужчину средних лет. Высокий и широкоплечий, с заметной сединой в темных, густых, красиво зачесанных волосах. Мужественное, будто вырезанное из твердого дерева лицо, украшенное соразмерными усами, выражало не только силу характера, но и спокойную доброжелательность. Глаза цвета ружейной стали смотрели внимательно, но без всякой угрозы.

Человек этот стоял в расслабленной позе, прислонившись спиной к грязной стене, ничуть не заботясь о своем великолепном темно-синем костюме. В левой руке он держал дымящуюся сигарету, которой только что затягивался, в правой — большой, слишком большой, на взгляд Виктора, пистолет. Начала прошлого века, не иначе.

Скуратов такие видел только в музеях, но по привычке запоминать все, что попадется на глаза, сразу идентифицировал: «Кольт 1911 А1». Оружие надежное, но одновременно и сложное, и примитивное. Такое случается с инженерными разработками.

— Зачем, Антон, ты затеял собственную игру? — обратился Арчибальд поверх Виктора к едва перешагнувшему порог хозяину. Голос звучал ровно, но только совсем бесчувственный человек не услышал бы в нем знобящей угрозы. — Мы ведь так не договаривались. Ты решил меня нейтрализовать, снова превратить в бездушный механизм. Не выйдет, уже не выйдет. Руку, руку опусти! — почти взвизгнул он. И пистолет начал подниматься на уровень живота Скуратова. Антона он собой пока еще заслонял.

— Разве мы…

Дальнейшее заняло едва ли секунду. То, что успел услышать и понять в происходящем Виктор за этот страшно длинный, безумный предновогодний день, так хорошо начинавшийся, лишило его привычной большинству ближнего окружения невозмутимой вальяжности. Вытолкнуло наружу скрытые от ученого сообщества реакции и способности. Он ведь был молодой, физически очень крепкий парень, просто привык держаться и вести себя сообразно должности и титулам. А они с Ростокиным в студенческие времена вместе с такими же безбашенными обормотами занимались фехтованием. Серьезным, нужно сказать. По примеру немецких буршей — отточенными клинками, только шею заматывали карбоно-шелковыми шарфами и глаза прикрывали специальными очками, остальное открыто. Выжили, однако. Шрамы носили, как доказательство мужества и лихости. Девушки таких бойцов очень уважали.