Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - Джим Додж

— Следите за своим языком, мистер Гастин, не то ваше время выйдет прямо сейчас. Поняли?

Огонь в ее глазах возымел совершенно обратный эффект — между ног у меня все будто льдом сковало. Я слабо махнул пачкой напоследок и сунул ее в карман, покорно кивнув в знак согласия.

Старуха продолжала:

— Мои условия все те же. Сейчас без малого три. В пять уже стемнеет.

— Но, мадам, — взмолился я, — там же настоящая метель!

Она все так же смотрела на меня, не отводя взгляда:

— Ну и что?

Дверь закрылась.

Я поплелся обратно к машине, утопая в снегу по щиколотку, хотя мне показалось, что метель стала стихать. Прежде чем забраться в свою запорошенную ракету, я рукавом куртки соскреб с лобового стекла ледяную корку. В салоне было тепло, так что я запросто смахнул подтаявшую наледь.

Откинувшись на спинку сиденья, я смотрел через чистое стекло, как снежинки холодным конфетти опускались с неба — на меня, чье победное продвижение вдруг застопорилось. До чего же глупо вышло с этим подкупом! Я закрыл глаза и стал обдумывать возможные варианты. Но то ли мне не удавалось собраться с мыслями, то ли вариантов попросту не было. Может, сгонять за Томми, привезти его сюда? Хотя он наверняка закончит смену в шесть и уедет. К тому же придется впутывать его в это дело, а я не был уверен, что воспоминания Томми произведут на старую кошелку должное впечатление. Нет, передумал я, придется либо сделать так, как хочет она, либо перестать с ней считаться; у меня же не хватало душевных сил ни на то, ни на другое.

Ну уж нет, так не пойдет. И в то же время до багажника было рукой подать… В конце концов, вон уже сколько я проехал, а своими силами не справиться. Заглотаю три бенни, не больше — чтобы освежиться. Я порешил так: глотну таблеток и попробую еще раз, буду действовать старухиным методом, а уж потом прибегну к своему. Выключив мотор, я уже вытаскивал ключ, когда заметил, что, пока фантазировал, снег-то и прекратился. Небо все такое же свинцовое, но теперь меня окружала тишина и первозданная белизна. Я счел это за знак свыше.

Я полез в багажник и, открыв ящик, набросился на бутыль со спидами как коршун на цыпленка, но… столкнулся с проблемой. Вместо маленьких, беленьких, с аккуратненькими крестиками таблеток в бутыли плескалась сероватая жидкость. В последний раз я неплотно завинтил крышку, и вода из холодильника просочилась внутрь бутыли, превратив таблетки в жидкую кашицу. Ну что ж, раз изменилась всего лишь форма, но никак не содержание, остается только прикинуть нужную дозу. Из школьного курса химии я вспомнил, что алкогольный градус понижает точку замерзания, поэтому выудил из холодильника упаковку пива — и захлопнул багажник.

Итак, устроившись на переднем сиденье, я испытал чудесный приход: три глотка стимулятора, четыре банки пива и целый час старых добрых песен на такой громкости, что с крыши машины снег сдувало, а с дома старухи Дапротти чуть не снесло обшивку. Я прокрутил все, что у меня было из Боппера, Бадди и Ричи в надежде, что потревоженные звуками собственной музыки беспокойные призраки музыкантов явятся мне на помощь.

Поверь в любовь и не гаси огней!

— Не гаси огней! — вопил я. — Нет! Не-е-ет!

Надеюсь, старушенция слышала.

Пошатываясь, я выбрался из «кадиллака» и направился к полю; сумерки уже сгущались, тени стали длиннее. Да, времени я себе оставил в обрез. Оказавшись на поле, я заорал:

— Боппер, дружище! Бадди Холли! Ричи! Ну не молчите же! Скажите, куда подогнать этот дар, будь он неладен. У меня тут для вас послание: «С любовью от Харриет!» И от Донны тоже: она молится за тебя, Ричи, передает привет. Слышь, приятель? Донна сейчас в Аризоне, жизнь ее совсем замордовала, ну да она не сдается. Никто не сдается, ребята. Дважды-Растворенный, Джошуа, Кейси, Джон — все любят вас. По-настоящему, любовью, которая не гаснет. Так что, ребята, если вам уже все равно, если вы уже призраки и для вас это ни черта не значит, оно значит для меня, для всех нас. Не молчите. Дайте знать, где предать огню этот памятник любви и музыке, где осветить тьму?

Снова пошел снег — едва заметный, всего несколько снежинок. И никакого отклика на мой призыв — ни снаружи, ни внутри. И вдруг я почувствовал, будто меня куда-то тянет. Пойдя мимо забора по спирали к центру, я стал сужать круги; снег тем временем набирал силу, становясь все гуще, и вот я уже не видел своих ног, я как будто растворялся, и вдруг наступил на что-то твердое. Наклонившись, я стал обеими руками шарить под снегом, пока не нашел — оно оказалось гладким и холодным; пытаясь разглядеть, я поднес находку к самому носу. И чуть не закричал — в руке у меня была кость. Но потом захохотал как сумасшедший — кость оказалась кусочком оленьего рога: толстый ствол, расходящийся на два длинных, тонких отростка, выветренный до бледной зелени мха и кое-где испещренный узкими, дважды рассеченными желобками — следами от зубов грызунов, искавших себе пропитание. Я все хохотал и хохотал, никак не мог остановиться.

— Нет, ну надо же! Самое оно. Олений рог, мать его! Вы что, ребята, не понимаете — у меня и без того хватает кусочков этой мозаики? Может, даже больше, чем надо, чтобы разгадать дурацкую загадку. Так что не морочьте мне голову, лучше помогите.

Я даже помахал рукой, сжимавшей рог, чтобы выразиться доходчивее. Рог выскользнул из озябшей руки, зарывшись глубоко в снег, только ответвления остались торчать — два речных рукава, сливающиеся и ныряющие прямо под землю. Вот она, волею случая оказавшаяся передо мной чудесная лоза, раздвоенная волшебная палочка, которая укажет на то место, где души музыкантов освободились от искореженных тел. Ключ, а может, просто отмычка, подходящая к замку.

Снег собирался на моей шляпе цвета фламинго, на плечах шерстяной куртки, руки, ноги и лицо онемели до потери чувствительности; я методично прорабатывал поле костяной лозой, которую крепко держал прямо перед собой, всем существом сосредоточившись на ее кончике и ожидая, когда тот нырнет. Я шел медленно, кругами от центра поля, готовый уловить едва заметное колебание, чуть слышное дрожание, словом, какой угодно отклик. Но не было никакого отклика, не было вообще ничего — ноль, пшик да и только. Когда я бросил это занятие, уже по-настоящему стемнело.

Свет на крыльце казался единственным признаком жизни в доме. Я надеялся, что она будет ждать меня за сетчатой дверью, но дом оказался заперт. Я постучал. Возвращаясь с поля побежденным, я пытался придумать еще какой-нибудь способ уломать старуху, но когда дошел до крыльца, мне стало все равно. Старуха открыла дверь, но я даже не поднял головы.

— Ну, как дела? — поинтересовалась она как никогда дружелюбно.

Я почувствовал, что еще немного и заплачу, а потому, испугавшись предательской дрожи в голосе, только помотал головой.

— Тогда вам лучше поторопиться с отъездом, — впервые мне почудилось в ее тоне участие.

Не особо надеясь на успех, я все же решил попробовать.

— Думаю, самолет упал где-то посреди поля. Только в том месте я что-то почувствовал. Нашел олений рог, вот здесь, неподалеку от крестика на карте. Правда, вы сами сказали, что это не оно.