Пока ты веришь - Ирина Шевченко

Лишь на миг липкий обволакивающий страх сковал тело, а затем девушка вырвала руку и с силой оттолкнула от себя механического человека.

— Не смей! Никогда больше не смей! Никогда, понял?!

Она сама не понимала, чего требует от него, — главное, чтобы никогда-никогда.

И когда дверь за ним тихо затворилась, Эби все еще стояла посреди комнаты, обняв себя за дрожащие плечи, и шептала, словно обережную молитву: «Никогда больше. Никогда…»

Вернувшись к себе, Адалинда, как и планировала, выкупалась, смывая остатки изменяющих чар, и выспалась. После вынужденной блокировки дара, затянувшейся на месяцы, следовало осторожнее расходовать силы и не допускать переутомления.

Отоспавшись, магиня заказала в номер поздний ужин, а в ожидании заказа зажгла дополнительные лампы и открыла «молитвенник». У Фредерика был собственный способ систематизации данных, и ей, как человеку, знакомому с этим способом, не составило труда выделять основное в заметках.

Для Фредди дело мэтра Лленаса началось с работы Чарльза Шолто — аналитика, не следящего за состоянием газового освещения. Кто поручил ему заняться салджвортским изобретателем? Какие задачи ставил? Ответа на эти вопросы, как свидетельствовали красноречивые прочерки, бывший супруг не нашел.

Зато попытался сам обработать собранную о Дориане информацию: хронологическая таблица, занимавшая восемь страниц, фиксировала основные события в жизни мэтра Лленаса, начиная с получения тем первой ученой степени и заканчивая последним днем. Адалинда бегло просмотрела датированные записи. Стандартная, ничем не примечательная биография ученого: работа, работа и еще раз работа. Тихие, признанные лишь в кругу специалистов успехи и громкие провалы. Не слишком удачная преподавательская карьера: сначала в Салджвортской Академии, потом — на кафедре прикладной механики технического университета. Сотни публикаций в научных изданиях…

Некоторые статьи, судя по двойному подчеркиванию, чем-то заинтересовали Фредерика. Почти в каждом названии повторялись слова «душа» или «разум». Ничего удивительного: Дориан занимался исследованиями в этой области еще во время учебы и, если бы не увлекся на каком-то этапе механикой, возможно, намного раньше пришел бы к идее искусственного сознания. Но если подумать, не был ли его механический человек первым опытом? Возможно, сначала Дориан хотел попробовать создать искусственную душу в искусственном теле, а после — переселить ее в настоящее? Или же он вернулся к прежним замыслам, когда убедился в том, что не способен соперничать с природой и механика всегда будет уступать живой плоти?

Пометки на полях говорили, что и Фредди пришел к похожим выводам.

Принесли ужин, и магиня поела, не отвлекаясь от записок и не чувствуя вкуса блюд, помня лишь о необходимости пополнить запас энергии. Так же, не выпуская из рук блокнота, выпила две чашки крепкого кофе: днем она достаточно выспалась и теперь могла посвятить изучению заметок Фредерика хоть всю ночь.

Уйдя от Эби и вернувшись в лабораторию, Джек еще несколько минут размышлял о том, что, наверное, зря испугал и обидел девушку. Но мысли этой тесно было в его голове среди множества других, блуждающих рассеянно между картами, компасом и барометром, и скоро об Эбигейл было забыто, а все внимание сосредоточилось на таинственной «ниточке», найденной мэтром Алистером. Когда маг рассказал ему, Джек подумал, что мог бы сам попробовать разобраться. Он же знает свое механическое устройство, способен отслеживать неполадки в искусственном теле — почему бы не попытаться рассмотреть схожим образом искусственную свою душу?

Но душа, как часто повторял мэтр Дориан, — предмет сложный. Видеть ее у Джека никак не получалось. Чувствовать — да. Но чувства эти были настолько смутные, как… Как прикосновение к твердой поверхности кончиками пальцев. Лленас вживил в подушечки маленькие пружины, реагировавшие на давление и перепады температур, — он говорил об этом тому, другому, который поселился в голове у Джека с недавних пор. Но пружин было мало: они давали не осязание, а лишь намек на оное — это Джек тоже узнал от другого, поделившегося с ним своей памятью. С памятью этой все стало иначе. Непонятно. Неправильно. Тревожно и неуютно. И верно, это она, чужая память, мешала Джеку разглядеть ниточки силы, из которых сплеталась его душа, и разобраться, куда ведет та, что заинтересовала сегодня Ранбаунга так, что маг разглядывал ее почти час, не отнимая от покрасневших глаз толстой линзы.

Но Джек не сдавался. Для попыток у него была целая ночь.

Отчаявшись увидеть, он стал воображать себе, как выглядят эти ниточки. Дергать мысленно то за одну, то за другую и придумывать, за какую его мысль или чувство они ответственны.

Душа-марионетка…

Тот, другой, знал, что это такое. Помнил, каково это, когда тонкие нити перепутываются между собой, завязываются в узлы, рвутся, и сколько ни тяни, душа-марионетка не отзовется — останутся лишь примитивные инстинкты, первейший из которых — страх. И потом, когда найдется кто-то, кто распутает этот клубок, страх все равно останется. Навсегда. До самого конца и даже дольше: теперь этот страх поселился вместе с памятью в Джеке. Оттого так стремился он сохранить каждую воображаемую ниточку, каждую мысль и эмоцию. Не забыть, не лишиться сознания… никакого морфия…

Огромная комната. Сводчатые потолки. Лампы. Шкафы с оборудованием вдоль выкрашенных зеленой краской стен. В центре комнаты — машина, вокруг которой колышутся смутные тени…

— Она будет работать, вы уверены?

— Не могу сказать до испытаний…

— Но к испытаниям-то вы готовы?

— Теоретически…

— Не хотите руки марать?

Руки и так грязные. В масле, в мазуте. Шрам на ладони…

— Не волнуйтесь, вам и не придется. Оставьте это мне. За вами — исправность механизмов. И не заставляйте меня напоминать, чем грозит малейшая ошибка…

Джек резко дернулся, и… проснулся?

Прежде он никогда не спал, но знал из чужой памяти, как это бывает. Разум отключается от реальности и погружается в вымышленный мир…

Но почему в его фантазиях оказалась вдруг незнакомая комната и странная машина, похожая на операционный стол, установленный на механизме разобранных башенных часов и подключенный к токовым катушкам? И человек, лица которого не удавалось рассмотреть, хоть свет там был даже чересчур яркий?

Странно.

И обидно: Джек предпочел бы другой сон.

Но он запомнил этот случай, внеся его в длинный перечень произошедших с ним перемен, и снова принялся мысленно копошиться в своей душе.

Мэтр Алистер проснулся до рассвета. Долго всматривался в темноте в едва видный циферблат настенных часов, силясь одновременно понять две вещи: который сейчас час и что, собственно, его разбудило. А когда, согнав остатки дремы, нашел ответ на второй вопрос, первый враз стал несущественным. Разве имеет значение, ночь за окном или утро, когда тут такое?! Такое!