Веселый господин Роберт - Виктория Холт

Потом королева позвала своих дам, потребовала новое лекарство своего врача, которое должно излечить милорда Лестера, а ему приказала выздоравливать.

– Похоже, – заметила Кэт, – он уже выздоровел чудесным образом. Уже снова стал похож на себя.

– Присутствие ее величества у моей постели возвращает мне больше здоровья, чем любой эликсир, – пробормотал Роберт.

Елизавета занялась его здоровьем, но тем временем послала гонца к Норфолку, приказывая ему явиться ко двору.

Норфолк был отправлен в Тауэр.

Министры королевы придерживались мнения, что Норфолк верен ей, но его ввели в заблуждение, а потому его можно освободить, предупредив не баловаться больше делами, пахнувшими изменой.

Но королева настояла, что следует немного подождать, оставив пленника в заключении.

У Норфолка было много друзей при дворе, и некоторые из них тайком передавали ему записки, спрятанные в винных бутылках. Этот трюк раскрыли, и Елизавета, заявив, что Норфолк виновен в измене, призвала к себе Сесила.

– Ну, мастер Сесил, – сказала она, – у нас есть доказательства его измены.

– Какие же, мадам? – спросил тот.

– Письма, которые ему пересылали в бутылках. Что может быть лучшим доказательством?

– Но они не доказывают ничего, кроме того, что он получал записки в бутылках, ваше величество.

Королева только сверкнула глазами.

– Мадам, я пришлю вам статут Эдуарда III, в котором четко изложено, что является и что не является государственной изменой.

– Значит, вы все за то, чтобы выпустить Норфолка, и пусть он устраивает заговоры для моего свержения?

– Почему бы не женить Норфолка на ком-нибудь другом, ваше величество? Это будет наилучший способ положить конец планам его брака с Марией.

Елизавета улыбнулась Сесилу. Она доверяла ему. Его мозги работали в том же направлении, что и ее собственные.

– Я думаю, сэр Дух, это очень хороший план.

Но когда Сесил выходил, явился гонец, привезший новости, что на всем Севере Англии колокола звонят наоборот. Народ Севера, эти убежденные католики, которые восстали против ее отца в Паломничестве Милости, теперь были готовы восстать опять; и они смотрели на Марию, королеву Шотландии, как на своего вождя. Королева пришла в ужас. Войны она опасалась больше всего на свете; а тут война в ее собственной стране, самая ненавистная из всех войн – гражданская война.

Сесил сказал:

– Они постараются добраться до Марии, и первое, что мы должны сделать, это увезти ее из Тербери. Я немедленно пошлю туда людей. Мы должны со всей возможной быстротой перевезти ее в Ковентри.

Королева кивнула в знак одобрения.

Гражданская война! Ее собственный народ восстал против нее. Эта мысль привела ее в невероятно подавленное состояние, пока гнев не вытеснил эти чувства. И причиной этому Мария. Где бы она пи находилась, там всегда начинались неприятности. Королева Шотландии была ее ненавистной соперницей, которую Елизавета жаждала умертвить, но ради королевского достоинства – этого божественного права королей – не осмеливалась этого сделать.

Мятеж подавили быстро. Бедные простые люди из деревушек и деревень болтались на виселицах, чтобы все видели, что случается с теми, кто осмеливается бунтовать против королевы.

Люди говорили: «В гневе она так же страшна, как ее отец».

Шестьсот человек, последовавших за своими вождями, теперь болтались на виселицах. Север погрузился в скорбь.

Им следует преподать урок, сказала Елизавета, они должны понять, какова награда за измену трону.

Но Марию она просто держала под более строгой охраной, тогда как Норфолк жил в Тауэре.

Норфолк получил свой урок, говорила королева; хотя не была твердо уверена, что он несет ответственность за восстание. Что касается Марии, кем бы та ни была – прелюбодейкой, убийцей и вдохновительницей заговоров, она как королева не принадлежала к обычным смертным.

Министры качали головами в печали и гневе. Они уверяли Елизавету, что, оставляя жизнь Марии, она рискует своей жизнью, а также безопасностью Англии.

Елизавета понимала это, но чувствовала, что, Подняв руку па привилегии королей, она рискнула бы большим.

Мария не извлекла никаких уроков из происшедшего. Прошло совсем немного времени, и она начала снова плести заговоры. На этот раз воспользовалась услугами флорентийского банкира, по имени Ридольфи. Ридольфи жил в Лондоне, где у него было отделение банка, но свободно путешествовал по континенту, и по этой причине был избран посыльным в переписке английских католических пэров с папой и испанским послом.

Норфолк, находившийся теперь дома, в своем деревенском поместье, все еще был ограничен в свободе после своего освобождения из Тауэра. Ридольфи обратился к нему, и Норфолк, будучи слабым человеком и все еще находясь под чарами Марии, которой посылал деньги и подарки, снова очутился втянутым в опасный, коварный заговор.

На этот раз опасность была несомненной, поскольку послания приходили от самого Альбы, который обещал в случае, если Норфолк поднимет восстание, подослать ему армию, чтобы закрепить успех.

Королева, щелкнув пальцами перед клеветниками Сесила, сделала его лордом Бергли; а Бергли был не тот человек, который мог бы забыть, что Норфолк остается под подозрением, хотя и не сидит больше в тюрьме. Схватили гонца от Ридольфи, когда тот прибыл в Англию с континента, где в это время находился флорентиец. Найденное послание выглядело неопределенным и лишь указывало, что все идет хорошо, по Бергли и его шпионы почуяли след. Слуг Норфолка тщательно допросили, и обнаружилось, что готовится заговор, в котором участвуют их господин, Мария, католические пэры и – что было самым тревожным – папа, Филипп, его командующий Альба.

Шпионы Бергли не теряли времени даром. Письма, которые тайком передавались Марии, перехватывали, так что заговор раскрыли еще до того, как он полностью созрел.

Бергли больше не мог сдерживать свое нетерпение. Он представил доказательства королеве, после чего Норфолк был арестован, а испанский посол выслан в свою страну.

Теперь министры королевы требовали крови – не только Норфолка, но и Марии. Елизавета вела себя спокойно, как всегда в моменты опасности.

Достаточно странно, но она все еще не хотела казнить ни Норфолка, ни Марию. Правда заключалась в том, что Елизавета ненавидела вражду, ненавидела казни. Ее отец и сестра оставили за собой кровавый след, и она не хотела править так, как они, – с помощью страха. Елизавета дала согласие на казнь шестисот человек во время восстания, но это, уверяла она себя, необходимо было сделать, потому что королевское достоинство следует поддерживать, а народ обязан понять, что восставать против правительства – чрезвычайный грех. Да, пытался убедить ее Бергли, но разве Норфолк не восставал? Разве королева Шотландии не заслуживает смерти больше, чем те шестьсот человек?