Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде - Владимир Бешанов

3 марта 1943 года в оккупационных газетах было опубликовано знаменитое открытое письмо Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом», в котором, в частности говорилось:

«Я был назначен заместителем командующего Волховским фронтом и командующим 2-й ударной армией. Пожалуй, никогда так не сказалось пренебрежение Сталина к жизни русских людей, как на практике 2-й ударной армии. Управление этой армией было централизовано и сосредоточено в руках Главного Штаба. О ее действительном положении никто не знал и им не интересовался. Один приказ командования противоречил другому. Армия была обречена на верную гибель.

Бойцы и командир неделями получали по 100 и даже 50 граммов сухарей в день. Они опухали от голода, и многие уже не могли двигаться по болотам, куда завело армию непосредственное руководство Главного Командования. Но все продолжали самоотверженно биться.

Русские люди умирали героями. Но за что? За что они жертвовали жизнью? За что они должны были умирать?»

Пришлось дать «гнусному изменнику» достойный отпор и поглубже разобраться в проблеме. В июле 1943 года газета «За Победу!» напечатала от имени Главного политического управления: «…Гитлеровский шпион Власов завел по заданию немцев части нашей Второй Ударной армии в окружение, погубил многих советских людей», а сам перебежал к своим хозяевам-немцам». На Власова свалили сначала гибель 2-й ударной армии, а затем и провал всей стратегической операции по прорыву блокады Ленинграда. Борзописцы-агитаторы и генералы-душегубы с радостью ухватились за эту версию и творчески ее развили: Власов родился в семье кулака, окончил духовную семинарию, обманным путем пролез в партию, выслужился в генералы по заданию немецкой разведки, выдал врагу секретные планы советского командования, открыл фронт и «перебежал к хозяевам» вместе с армией, которая составила ядро власовской РОА.

Это объяснение устраивало всех: Мерецкова, Хозина, Галанина, Василевского, Ворошилова, «коркиных» и «швагиревых», а самое главное, лично товарища Сталина. Вот только на всех бойцов и командиров 2-й ударной армии первого формирования на десятилетия легло клеймо — «власовец». Миф культивировался почти полвека, до самого развала СССР, и глубоко укоренился в массовом сознании. Ветераны сражений за Мясной Бор и Спасскую Полисть стеснялись признаться, что служили, а… знаем-знаем, в той самой, «власовской армии». Советская власть и родное Политбюро совершили очередную подлость по отношению к защищавшим их гражданам, втоптав в грязь и мертвых, и оставшихся в живых, ради сохранения иллюзии собственной непогрешимости. И это предательство совершил не Власов.

В 1992 году ветеран 2-й ударной армии Г.А. Стеценко написал военкому Гатчинского района: "."разве все мы, живые и мертвые, виноваты в том, что генерал Власов сдался немцам живым? Я был там до последнего дня и знаю, что никакой армии Власов не сдавал. Как знаю и то, что никто из нас, попавших в фашистский плен, не пошел туда добровольно. И какая наша вина в том, что взяли нас на болоте, погибающими от голода и ран? Мучались и умирали в немецких лагерях за колючей проволокой не предатели — те устраивались получше. Голодные, обездоленные люди на клопиных нарах никого не предавали. На окраине Выры заросли густой травой рвы, где зарыты тысячи невинно замученных людей. Да разве только в Выре? А в Межно, Волосове, Луге? Разве правильно, что на тысячных могилах, где по несколько суток колыхалась земля (ведь бросали туда и еще живых), нет и маленьких дощечек, напоминающих о том, что жили на земле эти люди?. Когда я пишу все это, мне кажется, что я пишу с того света. Услышит ли кто-нибудь?»

Ответа бывший рядовой 22-й отдельной стрелковой бригады не дождался.

Лишь 24 января 1995 года президент России Б.М. Ельцин подписал указ, полностью реабилитировавший бывших военнопленных и репатриантов. Власть простила невиновных. Просить прощения — такой привычки у нее отродясь не водилось. Тем более что она в России всегда преемственная, когда разговор идет о достижениях, и всегда новая, снова ни за что не отвечающая, вот в чем прелесть, когда речь о подлости по отношению к своему или другим народам.

Рассмотрению итогов Любанской операции Мерецков, непосредственно ею руководивший, в своей книге уделил один абзац, ограничившись стандартным набором аргументов разбитых советских полководцев: операция «имела большое значение» (интересно, какое?), «наши войска сорвали наступление группы армий «Север» (разве она собиралась наступать?), «оттянули на себя более 15 дивизий» (имея под своим командованием 48 расчетных дивизий; как бы они пригодились под Вязьмой или Демянском) и нанесли врагу «значительные потери» (достойный итог стратегической операции).

С гораздо большим тщанием и увлечением бессменный командующий Волховским фронтом (наверно, единственный случай в сталинской кадровой политике, когда фронтом от момента создания до расформирования более двух лет командовал один и тот же человек. Но уж больно здорово насобачился воевать на болотах) занимается психоанализом личности Власова, выискивая и находя в ней врожденную патологию — «эмбрион» изменил: «Возникает вопрос: как же все-таки случилось, что Власов оказался предателем? Ответ, мне кажется, может быть дан только один. Власов был беспринципным карьеристом. Его поведение до этого вполне можно считать маскировкой, за которой скрывалось равнодушие к своей Родине. Его членство в Коммунистической партии — не более чем дорожка к высоким постам. Его действия на фронте, например в 1941 году под Киевом и Москвой, — попытка отличиться, чтобы продемонстрировать профессиональные способности и поскорее выдвинуться».

На диагноз, поставленный маршалом, стали ссылаться другие «психоаналитики», не такие маститые и рангом пониже, — генералы И.С. Катышкин, К.Ф. Калашников и прочие. Ведь все равно лучше не скажешь: Власов «демонстрировал профессиональные способности из беспринципного карьеризма». Сам Мерецков и его командармы в Любанской операции не блистали. Возникает вопрос: они не проявили профессиональных способностей из принципиальных соображений, чтоб их не сочли карьеристами? Про членство в партии можно не спрашивать — все они шагали по этой «дорожке». Всех их марксизм освободил от «химеры совести» и «так называемой морали» еще в те времена, когда Адольф Шикльгрубер гнил в окопах Западного фронта.

Майор Кузин, стремясь хоть как-то реабилитироваться в глазах Особого отдела, постарался дать на патрона самую негативную характеристику: «Власов очень самолюбив, считал, что только он способный и может работать, а остальных командиров боесоединений называл лодырями и дармоедами… Власов был очень щедрый на государственные средства для расходования на свои личные нужды и экономный на свои личные… К подчиненным Власов очень требователен, а иногда даже жесток, это создавало видимость, что он дисциплинированный, но всему этому противоречие — его поведение к начальникам, вышестоящим над ним».

По мне — это типичный портрет большинства советских генералов, номенклатурных партийных чиновников, вообще «руководителей» страны, где избирательное право наступало с шестнадцати лет, а расстрел давали с четырнадцати.

Точно такими же словами сослуживцы повествуют о Жукове, Еременко, Захарове, Гордове, Соколовском.