Футуроцид. Продолженное настоящее - Андрей Столяров

Руки у него немного дрожат.

Чуть слышно, задыхающимися шмелями, гудят лампы дневного света под потолком.

Больше – ни звука.

По крайней мере, это я могу сделать, думает он.

* * *

Дней через пять Даг ясно осознает, что главным фактором для него теперь является время. Время – это единственное, что имеет значение. Происходит это внезапно. Однажды, около одиннадцати утра, Ортан, угрюмый, восточной внешности человек, кстати и по-русски говорящий с заметным акцентом, вдруг ни с того ни с сего начинает шлепать ладонями по столу: правой – левой, правой – левой, поочередно, с каждым разом все сильней и сильней. Одновременно он подергивается всем телом, словно его корежит электрический ток, и даже часто-часто подпрыгивает вместе со стулом. Никто ничего не успевает сообразить – Ортан уже падает на пол и, как припадочный, колотится о линолеум.

– Голову придержите!.. – кричит кто-то.

Анчутка, оказавшаяся ближе всех, подсовывает под его затылок ладони. Подкладывают еще и скомканный свитер. Ортан хрипит, задыхаясь, и выкрикивает что-то на неведомом языке: «гадрут!.. джебраил!.. физули!.. зангелан!.. кубатлы!.. шуша!.. лачин!»…

Сонник, и здесь сообразивший все быстрее других, протягивает к его лицу диктофон.

– Что это? – сам себя спрашивает Даг.

– Кажется, это города в Армении, – шепотом отвечает Профессор.

Мгновенно появляются санитары в белых одеждах и уволакивают тело, изломанное конвульсиями, в левую часть Флигеля, где находится клиника.

Панародин, материализовавшийся посередине аудитории, крутит из стороны в сторону головой.

Звонко хлопает в ладони:

– Работать!.. Работать!..

За эти пять дней ситуация во Флигеле резко меняется. Панародин, возглавивший «Аргус» после загадочного самоубийства Гремлина, сразу же устанавливает в группе жесткую дисциплину. Теперь каждый визионер обязан ежедневно проводить в рабочей кабине три смены по два часа – утром, днем, вечером. Это независимо от самочувствия. Послаблений Исмар Бакадович (ну и имечко!) никому не дает. График вывешен на стене, за соблюдением его следит некий Дрозд, имеющий статус дежурного наблюдателя. Кроме того, отменены прогулки в саду, выходить из Флигеля категорически запрещено. На окнах верхних этажей тоже навешиваются решетки, и исполняется наконец мечта полковника Петрова: вдоль всей ограды внутреннего участка прокладывается спираль Бруно – завитая стальной пружиной колючая проволока. Теперь к ограде не подойти, а с улицы незаметно, да и кому нужно вглядываться.

Главное же изменение заключается в том, что отныне также каждый визионер перед началом сеанса должен принимать дозу легкого стимулятора. Так, во всяком случае, характеризует его доктор Салаев. Однако легкий-то он, быть может, и легкий, но Бармаглот, например, в прошлом баскетболист, рослый, внешне совершенно здоровый парень, после приема этого стимулятора на целые сутки теряет пространственную ориентацию: не может войти в дверь, промахивается, не может самостоятельно сесть на стул, приходится водить его под руки. После этого двое ребят, Снегирь и Шпунтик (подростки, Даг с ними почти не общался), предпринимают отчаянную попытку бежать: ночью проникают каким-то образом на чердак, разбирают часть крыши, охрана их засекает, когда они спускаются по водосточной трубе. Обоих немедленно переводят в клинику.

Стимуляторы – это ужас, от которого меркнет сознание. К счастью, они действуют на всех по-разному. Профессор говорит, что у него стимуляторы акцентируют в первую очередь память: внезапно, будто на мониторе, всплывают внутри мозга статьи, написанные бог знает когда – весь текст, целиком, вплоть до сносок и рисунка абзацев. Аналогично и у Анчутки: крутятся в голове фильмы, просмотренные ею за последнюю пару лет, не надо никакого планшета, закроешь глаза – все ярко, как на экране. Зато у Ортана – припадок, через сутки сменившийся комой, а Белка, тщедушная, белобрысая, взъерошенная девица, два дня назад, точно так же как когда-то Марго, впала в кататонический ступор. Только, в отличие от Марго, она совершенно окаменела: ее так и уносят – полусидячую, с растопыренными руками, с мертвым взглядом, со скрюченными, будто у ведьмы, костистыми пальцами.

С другой стороны, на Дага, что удивительно, легкие стимуляторы воздействия почти не оказывают: некоторый прилив сил, более никаких последствий. Профессор, правда, предупредил, что тут может сработать кумулятивный эффект: сначала – ничего, ничего, а потом – как пробьет.

Спасибо, это, разумеется, успокаивает.

В общем, Даг чувствует, что времени у него совсем нет. Их, визионеров второго поколения, остается все меньше и меньше. Группа, первоначально состоявшая из двадцати человек, сократилась уже более чем на половину. А на остальных Панародин посматривает, прищурясь, блестя черными, будто из антрацита, хищными глазками. Нетерпение его можно понять. Инцидент с Ортаном имеет неожиданный результат. Через несколько дней вспыхивает азербайджано-армянский конфликт из-за Нагорного Карабаха, очень быстро перерастающий в широкомасштабные военные действия. С обеих сторон используются танки и артиллерия, а со стороны Азербайджана еще и турецкие беспилотники, против которых оборона армян бессильна. В новостях начинают мелькать названия населенных пунктов: Гадрут, Джебраил, Физули, Зангелан, Кубатлы… Так вот что содержал в себе трансцензус Ортана: мгновенно подтвердившийся, точный и конкретный прогноз! Это колоссальный успех для «Аргуса». Панародин не скрывает победного торжества. Его акции, его административный авторитет выросли до небес. Вопрос, по-видимому, теперь заключается в следующем: ждать ли ему и дальше чего-нибудь от нынешней группы, явно исчерпавшей себя, или сжечь их всех разом, назначив тяжелые стимуляторы, и продолжать футурологический мониторинг с новым поколением визионеров. Тем более что следующий состав уже сформирован. Анчутка по секрету сказала, что в списке резерва числится сейчас аж двадцать пять человек. Правда, понизив голос, добавила, что примерно у половины из них проскопические способности довольно сомнительны, торопится Панародин, набирает черт знает кого, и все же пять – семь фигурантов, по ее мнению, вполне работоспособны.

Так сколько они, оставшиеся, еще продержатся? Неделю, две недели… может быть, месяц – но это уж если исключительно повезет.

Времени действительно нет.

Даг не понимает одного: как он умудрился завязнуть в этой безнадежной трясине? Ведь поначалу – он хорошо помнит те первые дни – и в самом деле был полон кипучего энтузиазма. Ведь какая грандиозная перед ним встала задача: найти позитивную версию будущего, спасти мир, который погружается в пучину безумия. Хотя Профессор уже тогда, глядя на его восторги, осторожно спросил:

– А мир хочет, чтобы его спасали?

И без напора, как опытный лектор, напомнил, что Фрейд, например, слышали о таком? считал, что стремление к смерти – одна из имманентных, то есть врожденных, характеристик личности. Причем – а это уже не Фрейд, это, извините, мое собственное суждение – такое стремление имеет сильную биологическую основу. После двадцати пяти – тридцати лет человек как элемент популяции природе просто не нужен: репродуктивный период им, как правило, завершен, потомство появилось на свет, окрепло, особь исполнила свое чисто биологическое предназначение. К тому же дальше увеличивается вероятность негативных мутаций. Неслучайно именно в этом возрасте когнитивный рост большинства людей останавливается: исчерпан природный драйвер, для дальнейшего развития необходимы сознательные и целенаправленные усилия, а на это далеко не каждый способен. Собственно, на данном критическом рубеже человек перестает быть сугубо биологическим существом и начинает, если, конечно, получится, путь человека разумного. На аналогичном распутье находится сейчас все человечество: оно достигло возраста биологической бесполезности, пора приглушить инстинкты, ориентироваться на примат разума, жаль, что осознание этой необходимости к нам еще не пришло.