Эвакуатор - Дмитрий Быков

Ад, марш за нами, и даже с опереженьем,

Ты должен нас встретить там, куда мы прибудем.

Катька остановилась и перевела дух. Все молчали. Она стояла, прижимаясь к Игорю и спрятав лицо у него на груди.

— Да, — сказала бабушка, — поезжайте. Так оно правда будет лучше.

— Подушу не отдам, — быстро сказал Сережа.

— Мама! — завизжала Подуша.

— Ничего, ничего, — сказала бабушка. — Уляжется все, прилетите.

— Пошли, Катька, — прошептал Игорь. — Правда, пошли.

На пятой или шестой по счету планете они проснулись поздним осенним утром в маленьком дачном доме, в котором остановились на ночлег. Это была обычная землеподобная планета, каких в окрестностях Альфы в самом деле оказалось много — больше, чем надо. Непонятно было, чем руководствовался Кракатук, создавая такое количество совершенно одинаковых планет, на которых их встречали совершенно одинаковые вещи. Всюду, не успевали они подлететь, проступали контуры разрушенных городов, красный туман и толпы беженцев. Везде было одно и то же — голод, холод, эвакуация, словно это их приближение организовывало пространство именно таким образом, словно последняя толпа беженцев удирала именно от них.

Планеты все были одинаковые, но жители на них разные — иные бритые наголо, иные с остроугольными ушами, иные с золотыми зубами, а некоторые с песьими головами. Была планета туманная, как бы кисельная, в атмосфере которой плавали остатки каких-то давно погибших сущностей — зверей, людей, растений, добра и красоты. Была планета сухая, песчаная, на которой веял бесконечный ветер, разнося песок, и стояли среди пустыни одинокие качели. Была планета морская, лазурная, с одним маленьким островом посреди океана, на коре одной пальмы было вырезано «Здесь аномалия!», а все жители делись неизвестно куда.

На одних планетах было много чудес техники, на других последним достижением считался телефон, на третьих техника не развивалась вовсе, а ценилось только искусство. Одни аборигены верили в Бога, другие — в прогресс, а третьи — в огненного змея, обитавшего в земных недрах. Роднило все эти миры только то, что все они погибали. Другие миры, вероятно, тоже были, но туда Игорю с Катькой хода не было.

Эта пятая или шестая планета еще не погибла, но уже собиралась. Они были приятно удивлены тем, что попали в относительно спокойный дачный поселок. Здесь можно было переночевать в пустом доме, который Игорь привычно открыл. Все дома на разных планетах открывались одним ключом, и из всех домов их рано или поздно выгоняли — либо оставшиеся аборигены, либо вновь прибывшие захватчики. Катька успела привыкнуть к этому. Она знала, что пока они вместе, их будут выгонять отовсюду, а как жить теперь без Игоря — она не представляла. Он умел чинить лейку, открывать дома, договариваться с вещами, рассказывать сказки, читать стихи. Стихов он знал великое множество.

В бумажном мешке на террасе нашлись дрова, Игорь заварил чаю и нашел в буфете банку засахарившегося варенья. Они протопили печку, и дом ожил. Катька так устала от бесконечных странствий, что почти сразу заснула, но почти сразу же и проснулась. Было холодно, и что-то странное незримо ползло вдоль стен, словно менялся мир за пределами их утлого прибежища.

— Игорь, ты хорошо запер лейку?

— Да, она в сарае.

— Ну ладно. Только не спи. Поговори со мной, а то я чего-то боюсь.

— Еще бы не бояться. Ты же не спишь совсем, вот тебя и пробивает.

— Да, не могу. Тебе самому разве не страшно?

— Пришли и сказали — дитя, мне страшно, — прошептал он. — Взяла я лампу, дитя, мне страшно, взяла я лампу и пошла к нему. У первой двери, дитя, мне страшно, у первой двери пламя задрожало. У второй двери, дитя, мне страшно, у второй двери пламя заговорило. У третьей двери, дитя, мне страшно, у третьей двери пламя умерло. А если он возвратится — что мне ему сказать? Скажи, что я и до смерти его продолжала ждать.

— Ну вот, — сказала Катька. — Теперь не страшно. Я когда-то боялась этих стихов, а теперь они наш пароль. Удивительно, сколько всего может произойти за одну ночь. Это сколько же мы протрепались?

— Часа три. Видишь, уже светает. Это называется теория относительности.

— А… да. Ну, давай хоть часика три поспим. А утром поедем, ладно?

— Куда?

— Куда-нибудь.

Они заснули и спали долго, почти до полудня, и спали бы дольше, если бы Игорь, научившийся реагировать на малейшее постороннее присутствие, не вскочил с кровати и не бросился к окну.

По участку ходил чужой человек.

Он был невысок ростом, смугл, сутул и готов к дальней дороге. За плечами у него был рюкзак, а на ногах — болотные сапоги. Он осматривался, принюхивался и наконец пошел к дому. Заглянул в окно. Игорь встретил его взгляд — глаза воспаленные, но спокойные, хозяйские. Он смотрел на Игоря, как владелец этого дома, и не отводил глаз.

Игорь быстро натянул джинсы, прыгнул в сапоги, взял на террасе полезную вещь в брезентовом чехле, снял чехол и проверил готовность вещи к использованию. Вещь была готова. Игорь вышел на крыльцо.

Кого ищем? — спросил он, переходя для уверенности на милицейское первое лицо, множественное число.

Да так, смотрим, — неопределенно, без тени смущения ответил гость. У него был легкий, почти незаметный восточный акцент. — Я гляжу, занято, ну, значит, занято. Мне что, живите пока, я не против.

Вот я тоже думаю, — сказал Игорь. — Спасибо типа, что разрешил. Это мой дом вообще-то.

А… Ну, раз твой, так и правильно. Извини.

А чего случилось-то? — спросил Игорь.

— Беженцы, — просто ответил восточный. — Из Москвы уходим. На соседнем участке есть кто, не знаешь, нет?

— Справа есть, — сказал Игорь. — К нему лучше не попадай, честно тебя предупреждаю.

— Да ты тоже, вижу, подготовился, — улыбнулся гость. Что-то в нем было не так; Игорь не мог еще внятно этого обозначить. Хорошо, что Катька спит. В общем, видно было, что до поры гость будет вежлив и осторожен, но почувствует в хозяине малейшую слабину — и вцепится так, что не оторвешь. С этим гостем что-то сделали. До поры до времени его терпели, он жил в столице, приноровился, работал на самых черных и дешевых работах, но за это исподволь прибирал город к рукам, обживал, делал его своим; его караулили в подворотнях, мутузили в электричках, но он выживал, отказываясь воевать в открытую, хотя гостей в городе уже хватало и можно было перейти в наступление. Теперь его начали громить по-настоящему, и он, сохраняя внешнюю покорность, уходил из города на ближние подступы, чтобы здесь, на пустых осенних дачах, собраться с силами и сосредоточиться; больше ему пока некуда было деваться. Он мог, конечно, уехать к себе на родину, но родина была далеко, и делать там больше нечего — она и так уже его. А здесь еще можно было поспорить, потому что в открытой войне у гостя было больше шансов. Он был хуже вооружен, но больше умел. Он умел выжидать, караулить, обходиться немногим. У него все было хорошо с реакцией и памятью. Город его выгонял, но городу не так-то много и оставалось. Он и так уже полупарализован — из него даже на электричке не выберешься, а внутри даже маршрутки ходить перестали. Если немного переждать, можно будет войти туда уже не гостями.