Шериф - Дмитрий Сафонов

Шериф досадливо поморщился.

— Док, помоги ему успокоиться! Пинт поискал глазами чистое место, поставил туда прихваченный из больницы чемоданчик с красным крестом на боку, достал из него валерьянку и нашатырь и протянул Ружецкому.

— Что это? Не надо. — Подоспевший Тамбовцев отвел руку Пинта с пахучим пузырьком. Пухлой ладонью он ударил Ружецкого по щекам: хлоп! хлоп! — Лучше налейте ему немного спирта, Оскар Карлович!

— Да, конечно… Я вижу, здесь все лечится спиртом. — Пинт достал большую склянку и наполнил мензурку до половины. — Выпейте!

Валерий дрожащими пальцами схватил пластиковый стаканчик.

— Ну! Давай! — Тамбовцев сглотнул. — Не тяни! Но Ружецкий застыл с поднесенным ко рту лекарством. Он стоял, не в силах пошевелиться.

— Что с ним? — спросил Шериф. Пинт недоуменно пожал плечами.

Ружецкий стоял и, не отрываясь, смотрел куда-то за их спины.

— Валера! — окликнул его Шериф, — С тобой все в порядке?

— Вот он, — выдавил из себя Ружецкий. — Вот на кого он был похож.

Пинт проследил за направлением его взгляда. Ружецкий смотрел на плакат, висевший в изголовье. Обычный дешевенький плакат на плохом картоне. Крупная черно-белая фотография: молодой мужчина с зачесанными назад волосами, одна непослушная прядь свисает на высокий лоб, мужчина соблазнительно улыбается, слегка наклонив голову набок. Чувствуется, что этот наклон головы не случаен, как и выбившаяся прядь: он хорошо отрепетирован и многократно проверен. Мужчина курит, между пальцами с длинными ухоженными ногтями зажата сигарета без фильтра. Верхняя пуговица рубашки расстегнута, нарочито небрежно завязанный узел галстука ослаблен. Воротник дешевого пальто из грубого драпа поднят.

Это был Микки Рурк.

— Очень похож, — задумчиво повторил Ружецкий и залпом выпил.

Но больше всего Пинта поразила реакция Шерифа.

Он усмехнулся, коротко и злобно.

— Знакомое личико! — сказал он. — Помнится, я уже делал это однажды. — Он молниеносно вскинул ружье и выстрелил в плакат. В картоне появилось шестнадцать дырок, расположенных аккуратной кучкой.

* * *

Когда звон в ушах постепенно утих, а пороховой дым рассеялся, Пинт заметил рядом с телом какие-то знаки, судя по всему, написанные кровью. Он подозвал Шерифа:

— Смотрите, Шериф! Что это может означать? Баженов присмотрелся.

— Не разберу. Надо отодвинуть тело. Жаль, нет эксперта, фотография бы не помешала. Ну да ладно, отодвинем чуть-чуть, потом вернем на место.

Вдвоем они сдвинули тело. Ирина была уже холодной, но окоченение пока не наступило.

Пинт присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть неровные буквы.

«Петя… знак равенства… Ми… Микки… Петя равняется Микки…»

— Шериф, вы что-нибудь понимаете? «Петя равняется Микки»?

Второй раз за сегодняшний день он увидел тень страха на лице Шерифа. Баженов застыл, словно в ступоре. Потом встряхнул головой и уставился на Тамбовцева:

— Ну что, Николаич? ОН все-таки вернулся. Нашел способ.

Тамбовцев ответил не менее загадочно:

— Нет. Оказывается, ОН все время был здесь. Просто выжидал удобного момента.

— Послушайте, о чем вы говорите? — вмешался Пинт, но они стояли и молчали, глядя друг другу в глаза, как два дуэлянта перед барьером.

— Ясно одно, — медленно проговорил Шериф. — Он никуда не убежит. Он останется в городе.

— Знаешь… — задумчиво сказал Тамбовцев, — мне от этого почему-то не легче. Скорее наоборот…

* * *

Баженов провел ладонью по лбу, словно пытался таким образом прогнать мрачные мысли. Возможно, где-то в городке, прямо сейчас, происходило нечто ужасное, так что времени на раздумья было немного. Точнее, его совсем не было.

— Док, — сказал он Пинту, — отведи Валерия вниз, и сидите пока на кухне, выпейте чего-нибудь. Мы скоро придем.

— Да, — кивнул Тамбовцев. — Мы придем. Скоро. Оскар взял под руку упирающегося Ружецкого:

— Пойдемте. Вам необходимо успокоиться. Ружецкий подчинился.

— Вы только, — в дверях он обернулся, — не делайте ей… — Похоже, он и сам не знал, что хотел сказать. Виновато качнув головой, он повторил: — Пожалуйста, не надо…

— Хорошо, хорошо, — заверил его Шериф. — Иди, Валера. — Он поймал себя на мысли, что чуть было не ответил: «Все будет в порядке».

Но он знал твердо — наверное, лучше, чем кто бы то ни было из присутствующих, — что ничего уже не будет в порядке.

Едва Ружецкий, бережно поддерживаемый Пиитом, скрылся в коридоре, Шериф затворил за ними дверь и обратился к Тамбовцеву:

— Николаич, давай осмотрим ее хорошенько.

Тамбовцев покряхтел, но согласился. Он знал, что это необходимо.

Они перевернули тело на спину. Тамбовцев, подслеповато щурясь, стал приглядываться.

— Ничего не вижу. Кирилл, раздвинь ей ноги, пожалуйста.

Баженов положил руки на голые колени трупа и, морщась от отвращения, развел ей ноги.

— Что там? — Сам он старался не смотреть. Он даже отвернулся, чтобы ничего не видеть. Конечно, если бы он был один, ему бы пришлось проделать эту неприятную процедуру самому. Но ведь рядом Тамбовцев. А Тамбовцеву он доверял.

— Боже! — Тамбовцев громко рыгнул. — Меня сейчас вырвет. — Он потянулся за легкомысленно отвергнутым нашатырем, глубоко вдохнул, стало немного лучше. — Подожди, подержи еще немножко. — Он взял большой клок ваты и накрутил его на пинцет. — Сейчас, возьму мазок. По-моему, это то, что мы… — Он не договорил.

Шерифа тоже начало мутить.

— Ну давай быстрее, чего ты копаешься?

— Все уже. — Тамбовцев с кряхтением поднялся с колен. Баженов взял покрывало, лежавшее на углу кровати, и накрыл тело.

— Так будет лучше. Ну, чего нашел? Тамбовцев покрутил головой. Он совсем не хотел рассказывать о том, что увидел. Но пришлось.

— Перед смертью ее изнасиловали. Жестоко. Куда только могли. Я только не знаю чем. Не могу себе представить такие размеры у обычного человека… — Он замолчал, словно осознав глупость своих слов: ведь речь шла не о человеке. — Всюду — страшные разрывы. Кровь, кал… И еще — вот это. — Он поднял пинцет к свету.

На куске ваты были хорошо видны потеки черной слизи, смешанной с кровью. Шериф подошел к двери, щелкнул выключателем. В темноте слизь слабо светилась — еле-еле, свечение становилось все бледнее и бледнее, она будто медленно умирала.

— Значит, это точно ОН? — спросил Шериф. Он надеялся услышать «нет», но сам был уверен в обратном. На сто пятьдесят процентов.

Тамбовцев молчал. Он взвешивал каждый довод «за» и «против». Наконец он заговорил, и Шериф услышал, что голос его дрожит: