Похождения бравого солдата Швейка - Ярослав Гашек

Вахмистра еле разбудили. Ефрейтору стоило немалого трудаубедить его, что уже утро.

Наконец он продрал глаза, стал их тереть кулаком и с трудомначал воскрешать в памяти вчерашний вечер. Вдруг ему пришла на ум ужаснаямысль, и он испуганно спросил, мутным взглядом смотря на ефрейтора:

— Сбежал?!

— Боже сохрани, парень честный.

Ефрейтор зашагал по комнате, выглянул в окно, вернулся,оторвал кусок от лежавшей на столе газеты и скатал из него шарик. Было видно,что он хочет что-то сказать.

Вахмистр неуверенно взглянул на него и наконец, точно желаяуяснить, что тот о нём думает, сказал:

— Ладно уж, я вам помогу, господин ефрейтор; вчеранебось я опять здорово набуянил?

Ефрейтор укоризненно посмотрел на своего начальника:

— Если бы вы только знали, господин вахмистр, что заречи вы вчера вели! Чего-чего вы только ему не наговорили! — И, наклоняськ самому уху вахмистра, зашептал: — Что все мы — чехи и русские — однойславянской крови, что Николай Николаевич на будущей неделе будет в Пршерове,что Австрии не удержаться, и советовали ему при дальнейшем расследовании всё отрицатьи плести с пятое на десятое, чтобы он тянул до тех пор, пока его не выручатказаки. Ещё вы сказали, что очень скоро всё лопнет, повторятся гуситские войны,крестьяне пойдут с цепами на Вену, из государя императора песок сыплется, и онскоро ноги протянет, а император Вильгельм — зверь. Потом вы ему обещалипосылать в тюрьму деньги, чтобы подкормиться, и много ещё такого.

Ефрейтор отошёл от вахмистра.

— Я всё это отлично помню, — прибавил он, —потому что спервоначалу я клюкнул совсем немного, а потом уж, верно, нализалсяи дальше не помню ничего.

Вахмистр поглядел на ефрейтора.

— А я помню, — сказал он, — как вы говорили,??то мы против русских — сопляки, и даже при бабке орали: «Да здравствуетРоссия!»

Ефрейтор нервно зашагал по комнате.

— Вы орали всё это, словно вас режут, — сказалвахмистр. — А потом повалились поперёк кровати и захрапели.

Ефрейтор остановился у окна и, барабаня пальцем по стеклу,заявил:

— Да и вы тоже, господин вахмистр, при бабке язык зазубами не держали. Вы ей, помню, сказали: «Бабушка, зарубите себе на носу:любой император или король заботится только о своём кармане, потому и войнаидёт. То же самое и эта развалина, „старик Прогулкин“, которого нельзявыпустить из сортира без того, чтобы он не загадил весь Шенбрунн».

— Я это говорил?!

— Да, господин вахмистр, именно это вы говорили, передтем как идти на двор блевать, а ещё кричали: «Бабушка, суньте мне палец вглотку!»

— А вы тоже прекрасно выразились, — прервал еговахмистр. — Где вы только подцепили эту глупость, что Николай Николаевичбудет чешским королём?

— Этого я что-то-не помню, — нерешительноотозвался ефрейтор.

— Ещё бы вы помнили! Пьян был в стельку, и глаза словноу поросёнка, а когда вам понадобилось «на двор», вы, вместо того чтобы выйти вдверь, полезли на печку.

Оба замолкли, пока наконец продолжительное молчание ненарушил вахмистр:

— Я всегда вам говорил, что алкоголь — погибель. Питьне умеете, а пьёте. Что, если бы он у нас сбежал?. Чем бы мы с вамиоправдались? Ах ты господи, как башка трещит! Говорю вам, господинефрейтор, — продолжал вахмистр, — именно потому, что он не сбежал,мне совершенно ясно, что это за тонкая и опасная штучка. Когда его там станутдопрашивать, он заявит, что двери у нас были не заперты всю ночь, что мы былипьяны и он мог бы тысячу раз убежать, если б чувствовал себя виновным. Счастьеещё, что такому человеку не поверят, и если мы под присягой скажем, что этовыдумка и наглая ложь, те ему сам бог не поможет, а ещё пришьют лишний параграф— и всё. В его положении лишний параграф никакой роли не играет… Ох, хоть быголова так не болела!

Наступила тишина. Через минуту вахмистр приказал позватьбабку.

— Послушайте, бабушка, — сказал вахмистрПейзлерке, строго глядя ей в лицо. — Раздобудьте-ка где-нибудь распятие наподставке и принесите сюда. — И на вопросительный взгляд бабки крикнул: —Живо! Чтобы через минуту было здесь!

Затем вахмистр вынул из стола две свечки со следами сургуча,оставшимися после запечатывания официальных бумаг, и, когда бабка приковыляла сраспятием, поставил крест на край стола между двумя свечками, зажёг свечки иторжественно произнёс:

— Сядьте, бабушка.

Бабка Пейзлерка, остолбенев от удивления, опустилась надиван и испуганно посмотрела на вахмистра, свечи и распятие. Бабку охватил страх,и было видно, как дрожат у неё ноги и сложенные на коленях руки.

Вахмистр прошёлся раза два мимо неё, потом остановился иторжественно изрёк:

— Вчера вечером вы были свидетельницей великогособытия, бабушка. Возможно, что ваш глупый ум этого не понимает. Солдат тот —разведчик, шпион, бабушка!

— Иисус Мария! — воскликнула Пейзлерка. —Пресвятая богородица! Мария Скочицкая!

— Тихо! Так вот: для того чтобы выведать от негокое-какие вещи, пришлось вести всяческие, быть может странные, разговоры,которые вы вчера слышали. Небось слышали вы, какие странные разговоры мы вели?

— Слышала, — дрожащим голосом пролепетала бабка.

— Эти речи, бабушка, мы вели только к тому, чтобы оннам доверился и признался. И нам это удалось. Мы вытянули из него всё. Сцапалиголубчика.

Вахмистр прервал свою речь, чтобы поправить фитили насвечках, и продолжал торжественным тоном, строго глядя на бабку Пейзлерку:

— Вы, бабушка, присутствовали при сём, таким образом,посвящены в эту тайну. Эта тайна государственная, вы о ней и заикнуться никомуне смеете. Даже на смертном одре не должны об этом говорить, иначе вас нельзябудет на кладбище похоронить.

— Иисус Мария, Иосиф! — заголосилаПейзлерка. — Занесла меня сюда нелёгкая!

— Не реветь! Встаньте, подойдите к святому распятию,сложите два пальца и подымите руку. Будете сей час присягать мне. Повторяйте замной…

Бабка Пейзлерка заковыляла к столу, причитая:

— Пресвятая богородица! Мария Скочицкая! И за чемтолько я этот порог переступила!

С креста глядело на неё измученное лицо Христа, свечкикоптили, а бабке всё это казалось страшным и неземным. Она совсем растерялась,коленки у неё дрожали, руки тряслись. Она подняла руку со сложенными пальцами,и жандармский вахмистр торжественно, с выражением, произнёс слова присяги,которые бабка повторяла за ним.