Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера - Питер Акройд

«Значит, мое лекарство не подействовало, – возразила Мая. – Если бы вы в самом деле все видели, то не стали бы такого говорить. Значит, у вас близорукость или косоглазие, а вовсе не хорошее зрение!»

«Да я так же хорошо вижу, как видел раньше! Благодарение Богу. Оба глаза были у меня широко раскрыты. И я уверен – мне так показалось, – что вы совокуплялись».

«Вы все еще ослеплены, добрый мой муж. Вы представляете бог весть что. И все это – вместо благодарности за то, что я пытаюсь исцелить вас от слепоты. Я-то проявляю такую доброту, а вы…» – Тут она разрыдалась.

«Ну-ну, женушка, – сказал Януарий. – Давай обо всем этом забудем. Спускайся же с этой груши. Если я тебя обидел нехорошим словом, то я уже понес наказание: ты ведь плачешь. Мне действительно померещилось, будто Дамиан забавляется с тобой любовной игрой. Клянусь душой моего отца: мне привиделось, что подол твоего платья прижат к его груди».

«Можете думать что хотите, – отвечала Мая. – Но человек, которого внезапно разбудили, не может сразу взять в толк, что же происходит. Ему надо окончательно пробудиться, чтобы увидеть все ясно. Вы ведь в каком-то смысле спали. Вы были слепы. Неужели вы ожидали, что, как только глаза у вас откроются, вы увидите все отчетливо и ясно? Нет, вам придется подождать день или два, пока зрение ваше окончательно не восстановится. А до тех пор вам еще какой-нибудь обман примерещится. Будьте осмотрительны, дорогой муженек. Мужчины каждый день становятся жертвами своих видений или фантазий. Кто неверно истолковывает то, что видит, тот и судит неверно». – И с этими словами она спрыгнула с дерева в его объятия.

Был ли кто счастливее Януария в тот миг? Он крепко обнял ее и всю исцеловал. Он провел рукой по ее животу, а потом, млея от радости, вернулся вместе с ней к себе во дворец.

Ну, добрые пилигримы, надеюсь, и вы остались довольны. На этом заканчивается мой рассказ о Мае и Януарии. Да благословит вас всех Господь.

Здесь заканчивается рассказ Купца о Януарии

– Боже праведный! – воскликнул Гарри Бейли. – Упаси меня от такой жены! Сколько же хитростей и уловок пускают в ход женщины! Они, будто пчелы, хлопочут день и ночь, стараясь околпачить нас. Меньше всего им нужна правда. Рассказ Купца – лучшее тому доказательство. Я буду говорить с вами начистоту. Моя жена мне не изменяет. Это я знаю. Зато она – стерва. Она хоть и бедна, да на брань щедра. У нее и других недостатков полно. Ну, а мне-то что теперь остается? Только прощать да забывать. А знаете что? Между нами говоря – если б можно было назад воротиться, лучше бы мне было на ней не жениться. Конечно, я бы дураком был, если бы взялся расписывать все ее изъяны. И знаете почему? Да потому, что ей бы непременно доложили. Парочка из вас же и донесла бы до нее все сплетни. К чему называть имена? Вы и сами, чай, разумеете, о ком я говорю. Женщины ведь умеют быть обходительными с кем надо. Знают, кому какой товар сбыть можно. Так или иначе, у меня ума достанет долго не распинаться. Хватит об этом!

Он повернулся в седле и обратился к другому паломнику.

– Приблизьтесь ко мне, Сквайр. Вот так. Окажите нам любезность. Расскажите нам какую-нибудь историю любви. Я уверен – вы в этой области большой знаток!

– Не думаю, сэр, – ответил Сквайр. – Но я постараюсь. Я не хочу ослушаться вашего приказа. Я расскажу вам одну историю. Но не думайте обо мне худого, если рассказ мой выйдет нескладным. Намерения у меня самые добрые. Ну вот. Начинаю.

Здесь начинается рассказ Сквайра Ч асть первая

В городе Цареве, в краю монголов, жил-был царь, который непрерывно воевал с Московией. В этой борьбе погибло много смельчаков. Звали царя Чингисхан. Он стяжал силой оружия такую славу, что во всей его стране не было более знаменитого владыки. Он во всем вел себя по-царски. Он был доблестен, мудр и богат и неукоснительно соблюдал все законы своей религии. Он был благочестив и справедлив. Он был честен и добр, устойчив, как центр круга, молод и полон жизненных сил. Как всякий рыцарь-холостяк, он гордился ратными подвигами. Что еще к этому добавить? Это был счастливый и везучий человек, и владел он столь пышным и обширным добром, что лучшего и пожелать нельзя было.

И вот у Чингисхана и его жены Эльфеты родилось двое сыновей. Старшего звали Альгарсиф, а младшего – Камбало. Еще у них была дочь по имени Канака.

У меня не найдется слов, чтобы описать вам ее красоту. Я бессилен: слова застряли бы у меня в горле. К тому же, я не очень хорошо изъясняюсь по-английски. Для того чтобы дать хоть какое-то представление о внешности Канаки, понадобилось бы искусство опытного оратора, искушенного во всех приемах красноречия. А я не оратор. Я всего лишь бедный сквайр.

И вот, на двадцатом году правления, Чингисхан объявил, что устроит в день своего рождения пир для всех жителей города Царева. Он праздновал этот день каждый год. Кажется, он приходился на середину марта. В это время года в тех краях солнце светит уже сильно и ярко. Оно миновало первые десять ступеней Овна – созвездия зноя и сухости, и воздух был теплым и приятным. Радуясь солнечному блеску, пели птички. Их песни, взлетая ввысь, будто защищали землю от трескучих зимних морозов.

Итак, Чингисхан, облачившись в пышные царственные одежды, восседал на троне в своем царском дворце. По случаю своего дня рождения он задал пир на славу. Столы ломились от такого разнообразия яств, что мне не под силу описать это изобилие. Потребовался бы целый летний день, чтобы перечислить все эти блюда. Да стоит ли рассказывать, в каком порядке их приносили? Я обойду молчанием и лебедей, и молодых цапель – вареных и жареных. Я знаю, что о вкусах не спорят. То, что почитается лакомством в одной стране, в другой с презрением отвергается. Да и нельзя же рассказывать обо всем подряд. Время бежит – уже девять часов. Я продолжу рассказ с того места, где я отвлекся.

Настало время третьей перемены блюд. Царь и его придворные слушали сладостную игру музыкантов, расположившихся перед возвышением, и вдруг раздался стук. В дверях пиршественного зала показался какой-то рыцарь верхом на медном коне. В руке он держал большое стеклянное зеркало. На большом пальце у него сверкало толстое золотое кольцо, а на боку висел сверкающий меч. Он подъехал к самому столу царя. Никто не проронил ни слова – так все были поражены видом этого всадника. И старики, и молодые смотрели на него как завороженные.

Рыцарь был полностью закован в латы, только шлема на голове не хватало. Он учтиво приветствовал всех пирующих – царя с царицей, дам и вельмож, по ранжиру. Он был так преисполнен вежества и скромности в наружности и речах, что сам Гавейн – случись ему явиться туда из своей сказочной страны – не смог бы с ним сравниться. Затем, стоя перед всем собранием, он сообщил о цели своего прибытия – громко, спокойно и внятно. Он следовал всем правилам беседы и произношения, каким учат нас риторы, и жесты его безупречно согласовывались со словами. Я, конечно, не способен вам передать его высокий стиль. Для меня это непосильная задача. Я могу лишь в общих чертах пересказать суть его речи, если только память меня не подведет.