Во имя рейтинга - Сергей Мусаниф

Одиссей был угрюм.

— Мне переслали весточку с Итаки, — ответил он на мой невысказанный вопрос. — Отец болен. По сути Лаэрт при смерти. Меня на острове объявили мертвым, и теперь Атридовы наймиты вовсю сватаются к моей жене. Мне надо домой. Скажи мне, Алекс, кого я должен убить, чтобы закончить эту проклятую войну?

— А как же Гермес и его концепция долгой войны? — спросил я.

— Отец мне дороже прадеда, хотя он и не бог, — сказал Одиссей. — А Атрид… по-моему, он уже и сам не рад, что затеял этот поход. Думаю, после Трои он все-таки остановится. А если и нет, то пусть продолжает свой поход без меня.

Одиссей стоял в полосе прибоя и пинал море, отделяющее его от дома. Его взгляд был прикован к горизонту, словно он мог разглядеть отсюда родной остров.

Троянская делегация вернулась в город, и лагерь догуливал уже без них. Если бы Гектор не был столь благороден, утром ахейцев можно было бы передавить голыми руками. Увы, битва состоится только через три дня. Воины успеют протрезветь и избавиться от похмелья.

Отовсюду доносились пьяные песни и крики. Даже часовые были пьяны.

— Уходи, Алекс, — сказал Одиссей, — Я хочу побыть один.

Следующим моим собеседником стал Гермес.

Сегодня вечером побережье было крайне популярным местом для встреч и разговоров, которые не должны быть подслушаны.

Бог воров сидел на мокром песке и с Одиссеевой тоской смотрел на море. Кадуцей лежал рядом, и периодически его захлестывало особо наглой волной.

— Очень удачная встреча, — сказал я. — Давно хотел поговорить с тобой и уточнить кое-какие детали.

— Например? — спросил Гермес. — Впрочем, спрашивай. Дозволяю.

— Ты науськивал нас на Ахилла, утверждая, что такова воля твоего отца и Пелид не должен стать богом. Как оказалось, у твоего отца другое мнение на этот счет.

— Значит, отец ошибается, — равнодушно сказал Гермес. — Я не знаю, какие боги у вас в мире, но мы далеко не всесильны и не всеведущи.

— А еще вы смертны.

— Ты об Аресе? Это уже третий на моей памяти. Бог войны слишком увлекается своим ремеслом, слишком любит битвы и всегда лезет на рожон. А среди смертных систематически находится свой Диомед.

— Еще твой отец хочет смерти Аполлона.

— Тоже мне новость! — фыркнул Гермес. — Он нам только по названию отец. Давно бы всех передавил, если бы нашел способ управиться сам, без нас. Кому нужны соперники?

— А разве Аполлон соперник Зевсу? Лук против молнии?

— Лук, молния, тирс, кадуцей — это лишь атрибуты. Символы. Настоящая сила бога — в вере. В кого верит больше людей, тот и сильнее. У нас, у богов, так.

— А у нас? У людей?

— А у вас сильнее тот, кто сильнее верит в себя. Потому Диомед сражает Ареса, а никому не известный сын Виктора ломает челюсть Мусагету.

— Ты что-то слишком откровенен сегодня, — сказал я. — Что, и у олимпийцев бывают неприятности?

— Я пришел попрощаться, — сказал Гермес. — Надоела мне эта возня. Делайте что хотите, и смертные, и бессмертные. Хотите — берите Трою, хоть завтра. Хотите — грузитесь на корабли и валите отсюда хоть в Тартар. Мне теперь наплевать.

— С чего такие перемены?

— Устал я. Всю жизнь в заботах, а верит в тебя какая-то жалкая горстка людей. Сто тысяч, двести… Мне стало трудно дышать. Кто мы здесь? Боги маленькой страны, которую в любой момент могут раздавить пришедшие варвары. И нас вместе со страной. Мир велик и огромен, Эллада — ничтожная его часть. А я — последний из двенадцати идолов. Самый молодой. Самый слабый. Надоело.

— И чего ты хочешь?

— Как и все. Лучшей доли.

Гермес встал с песка, оправил одежду, поднял кадуцей. И на какой-то миг он увиделся мне не усталым и запутавшимся юношей со странным посохом, а тем, кем он был на самом деле. Хитрым, старым, почти как этот мир, могущественным и великим. И в этот миг я не верил в его самоуничижение, продемонстрированное мне минутами раньше.

Он играл в какую-то игру. Играл роль. И, если ему наплевать на цели вчерашнего дня, значит, он поставил перед собой новую цель.

Согласно древнегреческим мифам он был самым умным из богов. А значит, и самым опасным.

Дэн

В моем кабинете кончилось спиртное, а трезветь мне категорически не хотелось. И оставаться в здании проекта тоже не хотелось. Поэтому я привел себя в приличный (чуть не сказал — божеский) вид и отправился в ближайший бар, где три часа подряд накачивался виски в блаженном одиночестве.

А потом пришел он.

Подсел за мой столик, не спросив разрешения, и заявил, что видел меня в реалити-шоу «Троя».

— Ага, — сказал я. — Разрешите представиться: Ахиллес. Почешите мне пятку, будьте добры.

— Я не так выразился, — сказал он, — Я видел вас не в самом шоу, а в здании корпорации. Вы что-то вроде первого зрителя, да?

— Ага. В первом ряду сижу. А вы кто?

— Я — Гремлин, — представился он.

Было в его лице что-то неуловимо знакомое, хотя я видел парня впервые. Но все же у меня складывалось впечатление, что я его знаю. Дежавю, наверное.

— И что ты хочешь от меня, Гремлин?

— Ты — опасный человек, Дэн. — Откуда-то он знал мое имя, хотя я его и не называл. Наверное, на проекте разузнал. — Ты помнишь то, чего не было. Такой человек должен быть с нами.

— А ты кто?

— Я — Гремлин.

— А я — папа римский.

— Кто это?

— Неважно. Никто этого не помнит.

— Кроме тебя. Значит, я прав.

— Это странный разговор, — сказал я. — Наверное, так и начинается белая горячка. На самом деле тебя нет. Ты — плод моего воображения.

— Отчасти и так. Но только отчасти.

— Знаешь что, плод? Пошел ты. Адрес уточнить?

— Мы еще вернемся к этому разговору, — пообещал Гремлин. — Когда ты будешь не так пьян.

— Это будет нескоро, — заверил я. — Фактически я надеюсь, что этого не будет никогда.

— Будет, — заверил он. — Уж я позабочусь.

И исчез так внезапно, словно умел открывать дромосы. Впрочем, его место недолго было пустым. Словно по волшебству, передо мной появился еще один индивид.

— О, — сказал я. — Еще один плод.

— Сам ты плод, — сказал Макс. — Как дела на шоу?

— С каждым днем ключ, которым жизнь бьет нас по голове, становится все увесистее. А каково находиться за бортом?

— Прикольно, — сказал Макс. — Ты насколько пьян?