Живое и мертвое. Ученик мага - Алексей Гравицкий

Бруно посмотрел странно. Сказать с определенностью, одобряет ли старик такое решение или, напротив, недоволен, пожалуй, было нельзя.

Правительница взяла бумагу и протянула старому магу.

— Вот. Вы знаете, что делать. Ступайте, соберите совет старших магов. И за работу. Сегодняшняя победа только первый шаг. Надо действовать быстро, пока у старой власти не нашлись преемники. Иначе все пропадет. Сейчас у нас есть шанс ограничиться переворотом и сменой власти малой кровью, но если появятся люди, которые попробуют возмутить народ… вы понимаете. Гражданская война нам не нужна. Ступайте, Бруно.

Лорд поклонился и вышел. Ионея проводила старика взглядом и уже возле дверей заметила троицу. Двое молодых парней из ее теперешней охраны и растрепанный блондин. Лицо мужчины было до ужаса знакомо. Только ссадина на виске и фингал под глазом, а также грязный костюм вместо обычной щеголеватости сбивали с толку.

— Госпожа, — подал голос один из охранников. — Этот господин утверждал, что знает вас и желал поговорить с вами.

Ионея полоснула по молодым магам холодным взглядом.

— Вас не учили, господа, спрашивать разрешения, прежде чем входить в кабинет?

— Но этот господин… — промямлил охранник.

— Оставьте его и пойдите вон, — отрезала Ионея.

Лицо ее оставалось гневным, покуда молодые маги из личной охраны не закрыли дверь с обратной стороны. Тогда госпожа улыбнулась журналисту.

— Здравствуйте, господин Санчес, — приветствовала она.

— Здравствуйте, Ива.

Журналист выглядел уставшим и истерзанным.

— Ионея, — поправила правительница. — Теперь Ионея. Тот псевдоним ушел в прошлое. Но я не забываю людей, которые были рядом, когда я была Ивой.

Она, кажется, в самом деле была рада визиту О'Гиры, а тот, напротив, был мрачен. И чем больше радости исходило от правительницы, тем мрачнее становилось лицо журналиста.

— Это хорошо, что не забываете. Я пришел к вам с просьбой.

— Вот как. Я только заняла это место, а ко мне уже идут просители.

— Я шел к другому человеку. Еще с утра он сидел в этом здании, — разозлился Санчес. — Но так получилось, что теперь я могу обратиться только к вам.

Ионея поднялась из-за стола и подошла к журналисту.

— Смело, — кивнула она. — Вы мне нравитесь, господин журналист. Вы мне еще тогда понравились. И эта ваша категоричность в определенных вопросах мне импонирует.

— Если честно, вы мне еще тогда не понравились и не нравитесь до сих пор, — сердито буркнул журналист.

— Действительно честно, — улыбнулась Ионея. — Еще очко в вашу пользу. Ладно, говорите, зачем вы явились к той, кто вам так не нравится. Явно не денег одолжить.

— Мне нужна помощь. Вернее не мне, но человеку, который помог вам добраться до столицы, когда вы были еще Ивой. Вы же, если я не ослышался, не забываете? Речь о том, кого вы соблазнили и бросили в расстроенных чувствах. Теперь я понимаю, зачем вы ему отдались. Это аморально, но…

В глазах Ионеи сверкнул металл. Но улыбка на губах была прежняя и лицо выражения не изменило.

— Что аморально?

— Торговать своим телом. Даже если цена измеряется не в деньгах, а в услугах.

Ионея напряглась. Во взгляде ее полыхали молнии. Лане на мгновение показалось, что несчастного журналиста постигнет та же участь, что постигла сегодня все правительство Консорциума и половину советников. Но магесса сдержалась.

— Мое тело лишь инструмент для достижения цели, — сказала она отстраненно. — Когда я хочу пить, и моя рука берет стакан с водой, чтобы напиться, никто не говорит мне о морали. Так почему же тогда все вспоминают про мораль, когда я хочу власти и, чтобы получить ее, беру мужчину?

Пальцы госпожи игриво пробежали по скуле журналиста, взялись за подбородок. Санчес качнул головой. Правительница улыбнулась с легкой издевкой.

— Кроме того, не вам, дорогой борзописец, говорить мне о морали и непродажности. Или, по-вашему, продавать свой ум и свое перо менее аморально?

Журналист стал еще мрачнее, хотя, казалось, больше уже некуда.

— С вашим приставом, кстати, у меня ничего не было. Он набрался до невменяемого состояния и избавил меня от необходимости. Так что вы напрасно мне грубили.

Ионея вернулась к столу. Обернулась. Каждое ее движение казалось наполненным каким-то скрытым смыслом. Лана хорошо знала эту манеру двигаться. Это была игра. И не один мужчина на ее памяти проиграл госпоже на этом поле.

Журналист, впрочем, пока держался.

— Тем не менее, — сухо произнес он. — Этот человек помог вам добиться цели. Но его предали и сейчас он оказался в тюрьме. Я прошу для него снисхождения.

Журналист смотрел на правительницу сердито. Не то сердился на себя, что приходится просить, тем более у этой женщины. Не то злился на нее, за ее игру. Не то роптал на судьбу, которая повернула ситуацию такой невероятной стороной.

Ионея улыбалась. Расчетливо. Взвешенно. Уверенно.

— Ладно, — отмахнулась она. — Поговорим о другом. Что вы сейчас пишите?

— Цикл о приставской службе отдела магического надзора, — сквозь зубы процедил Санчес.

— Хвалите их? — полюбопытствовала Ионея.

— Их не за что особенно хвалить.

— Значит, правду пишете?

— Почти правду.

— Почти правду? — протянула магесса. — А вот теперь вы можете писать просто правду. Думаю, у вас это прекрасно получится. Тем более, что вы, наверное, уже догадались, какая именно правда сейчас нужна?

Санчес смотрел на нее тяжелым взглядом.

— Вы поможете ему выйти на свободу?

Ионея улыбнулась жестко и бескомпромиссно.

— Вы слышали указ, который я подписала, — теперь она не спрашивала, а лишь говорила то, что было очевидно. — Я не стану делать исключений. Ни для кого.

Журналист дрогнул, словно получив пощечину. Кивнул хмуро и, не прощаясь, пошел к выходу. Уже в дверях повернулся, превозмогая себя, попытался еще раз:

— Он, конечно, дурак, но…

Улыбка сползла с лица Ионеи. Черты ее заострились, делая красивое лицо неприятным.

— Я сказала — нет. Вы сами назвали его дураком. А знаете, какое преступление самое страшное?

Санчес смолчал.

— Идите, и пишите правду, — подвела итог разговору Ионея, — только правильную правду, ясно?

Журналист вышел.

Самое страшное преступление — это продаться. Я не продаюсь. Я торгую своими руками, своими талантами, своими мозгами, наконец. Своим языком. Но душу свою я не продам. Текст шел бойкий и резкий. Слова текли сами. Он писал. Нет, не про работу отдела магического надзора на примере одного несчастного пристава. Цикл, за который ему заплатили вперед, был закончен и нещадно урезан. Главный хотел устроить по этому поводу бучу, но Санчес успокоил его. Пообещал что-то более интересное, притом, что поверженный Магический Надзор уже мало кого интересовал. Это вчерашний день. Сегодня этого нет. Лишь лозунги, которые клеймят позором и пинают труп вчерашнего дня.