Коготь и цепь - Анастасия Машевская

Змей, не меняясь в лице, пожал плечами:

– За всех не скажу, но для самой Яввуз Мать Сумерек и впрямь важна.

«В конце концов, когда мы не справляемся сами, мы уповаем на Нее», – додумал Гор.

– Почему ты не сказал?! – бесновался Алай. – Почему я узнаю об этом только сейчас?!

– Вы не спрашивали, – так же невозмутимо отозвался Змей. – К тому же вопрос религии казался мне вполне очевидным.

– Господи! – взвыл Алай. – Значит, так, – ткнул в Змея пальцем. – Ты обещал мне, что возьмешь Яввуз на себя. Вот будь добр, сделай! Надо – бей, надо – в постель тащи, но добудь согласие! А подумаешь предать – прикажу вытащить твои кишки через горло.

Змей не то чтобы испугался, но кадык потер.

– Успокойтесь, брат, – попытался сдержать гнев Алая Тай. Тот только отмахнулся и велел мужчинам убираться вон. Даже Сарвату в день подписания капитуляции и условий контрибуции не удалось довести Стального царя до такого безумного состояния, когда мир перед глазами побелел.

Алай схватился за голову. Мало того что на взводе, так опять придется ждать, пока эти ублюдки примут какое-нибудь решение!

Таны, не считая Бану, собрались в покое Каамала, как старшего среди всех.

– Характер у нее, конечно, ужасный, – резюмировал Вахииф коротко. – Но голова работает. Даже если подпишем бумагу, надо спросить потом у рамана и раману, чего они добивались этим браком.

Луатар и Каамал согласились молча. Одной Праматери известно, что вообще за бардак творится у них в стране уже целую кучу лет.

Алай, конечно, приказал своим сторониться иноземных офицеров либо, если все-таки придется контактировать, шпионить за ними и докладывать немедля, но было так трудно сопротивляться харизме по крайней мере одного из них, что гвардейцы махнули рукой. Отличный он парень, этот Серт.

Бансабира вылезла из ванны, располагая помощью Лигдама, закуталась в халат, предоставленный царской семьей вместе с покоем, потянулась и выставила парня за дверь. Поведя плечами, сморщилась: все ушибы, заботливо обработанные бальзамом руками оруженосца, ныли; кожу в местах ссадин тянуло от медленного заживления, и теперь – от того, что ранки стягивались, подсыхая, после ванны. Как ни крути, придется послушаться Лигдама, который без конца прицыкивал и кряхтел, выражая недовольство ситуацией. Нельзя себя так гробить, авторитетно заявлял он каждое утро, одевая госпожу к тренировке. Бансабира только отмахивалась и отмечала про себя, как ей все-таки везет на смазливых оруженосцев. Впрочем, Юдейр с его яркими бирюзовыми глазами был еще смазливее, и, несмотря на то что с первого дня их знакомства был в числе «меднотелых», заматерел по-мужски только после того, как официально был казнен. Лигдам в этом отношении другой: суше, тише, за словом в карман не лезет. Может, опыт предшественника тоже сказался.

Бансабира, признав, что сегодня-завтра придется отказаться от упражнений с Гором, чтобы тело хоть немного восстановилось, еще раз повела плечами, разминая, и уселась в мягкое кресло. Мышцы отпускало одну за другой, медленно даже после ванны и до одурения приятно. Женщина закрыла глаза, расплываясь в улыбке. Странно это для нее – вот так тупо мечтать, но сейчас она отчетливо ловила себя на том, что мечтает оказаться в ванне с Сагромахом. Чтобы он помог ей потом выйти, сам ее вытер, поднял на руки, отнес в постель и сделал то, отчего у нее не осталось бы иного выбора, кроме как покраснеть до кончиков волос и звать, звать, звать его по имени.

– Тану? – вслед за стуком раздался голос Вала на дежурстве. Бану приказала не пускать к ней никого, кроме своих. – К вам командующий Гистасп.

Вал выжидающе замолчал. Бану оглядела себя: средь бела дня только из ванны, по существу нагая, хотя и в халате, с тугим тянущим узлом где-то в животе от игры собственного воображения. Сейчас от одного запаха мужчины может снести голову. Впрочем, это же не Дан за дверью, одернула себя танша, у которого разумная часть туловища в штанах. Это Гистасп, а он всегда думает, прежде чем сделать.

– Тану, все в порядке? – подал голос сам визитер.

Бану коротко прочистила горло:

– Да, входи.

Скрипнули петли, Гистасп скользнул внутрь. На мимолетное мгновение замер на пороге, оглядев Бансабиру. Потом обернулся, затворил дверь, прошел, по дозволяющему жесту расположился на стуле рядом с окном с запертыми ставнями.

– Я тут прознал кое-что, – взял альбинос с места.

Бансабира с интересом понаблюдала за альбиносом: вроде не похоже, что собрался читать нотации про ее встречи с Гором. Гистасп тем временем отозвался:

– Скажите, вы правда так печетесь о вероисповедании будущей раману?

Губы Бану изогнулись в усмешке.

– А ты разве нет? Если не забыл, меня прозвали не только Матерью лагерей, но и Дочерью Шиады, так что вполне логично, что для меня это важно. И потом, я правда думаю, что Алай имеет нездоровые мысли распространять это свое идиотское учение о Боге-Отце, Сыне и еще каком-то там духе.

– Святом, – уточнил Гистасп. – Святом духе.

– Святом, – вторя, фыркнула Бану. – Вот ты, Гистасп, можешь объяснить мне, что такое эта святость?

Гистасп озадачился и пока молчал: какой неожиданный поворот беседы. Бану поднялась, принялась мерить шагами комнату и в итоге остановилась у столика с водой и сезонными фруктами. Гистасп, сообразив, подскочил, чтобы помочь танше, но та осадила его небрежным жестом.

– У меня не вызывает вопроса слово «священный» или «сакральный». Они ясны. А вот «святой» – это какой?

Гистасп, на которого Бану уставилась со своего места глаза в глаза, сделал недоумевающее выражение лица и качнул головой: мол, без понятия. Потом отвел взор, почесал в затылке и предположил:

– Может, тот, который живет согласно их книге?

Рот Бану вновь изогнулся, теперь уголками вниз, будто ответ подчиненного показался ей неожиданным. Возле бронзового кувшина с водой стояло пять бокалов. Наполнив пару, Бансабира подошла к Гистаспу и вручила ему один. Тот поблагодарил.

– Библии? Любопытно, – признала танша, усаживаясь в свободное кресло.

Гистасп был вынужден развернуть стул, на котором сидел, лицом к госпоже. Все же жутко невежливо сидеть к тану Яввуз спиной во время беседы.

– То есть, если я напишу свод правил, которые нравятся мне, и кто-то будет жить согласно ему, он тоже будет… святым? – Бансабира выговорила слово, будто пробуя, примеряясь.

– Полагаю, свод, в который верят орсовцы, нравится не только царю Алаю.

– Да хоть всей стране – это все-таки не повод верить книге, где столько врут.

– Но, согласитесь, она не лишена смысла, – неожиданно оспорил Гистасп. Бану не усердствовала, скрыв удивление, что альбинос тоже успел ознакомиться где-то с Писанием: