Джихангир-Император. Прошедшее продолженное время - Александр Петров

– Лично я не знаю, кто у нас болел. Следили. Разборчивость и антисептика. В книгах не только про идеалы пишут. А про пьянство… Ну, они и до меня пить умели. Однако с нагрузок и голодомора не то что пить, курить отучились.

– Вот оно. Дай недостойному, неблагородному человеку знания… – вставил князь. И тут же переменил тему. – Ну ладно, ладно, юноша. А то решишь, что я твой первый враг. То, что не убивает, делает нас сильней. Будет тебе время подумать, годик или два. Там посмотрим. Глядишь, переберешься из Покрова ко мне во дворец.

– Как прикажете, – безразлично ответил я.

– Про никчемного государя ты неправ в корне, – продолжил князь. – Замыслы у нас великие. Найдется и для тебя место достойное. Глядишь, лет через десять полки нового строя будут. А через двадцать – армии. Бабы нарожают солдат. Тогда и командные училища, и академию откроем. Только вот есть одна закавыка…

– Какая?

– Не дремлют враги наши, – с хорошо отрепетированной горестной интонацией сказал князь. Он выволок откуда-то снизу пару автоматов. – Небось сам в руках держал не один раз. И ничего не понял. Вот взгляни.

Владимирский владыка протянул мне АК и АЕК. Я внимательно стал их рассматривать.

– Ну, что видишь? – поинтересовался князь.

– Они разные, – ответил я.

– А кроме того?

– Сложно сказать… Оба новые, практически не изношенные. На АЕК мушка сбита.

– Ладно, давай обратно, – сказал князь. – Хороший ты солдат, Даниил, но не сильно сообразителен. На АК стоят номера и клейма, а на этом автомате нет.

– И что это означает?

– В Коврове снова делают оружие.

– Не очевидно, – возразил я.

– По крайней мере остались детали, из которых его собирают.

– Возможно, – согласился я.

– Теперь взгляни, – князь протянул мне гильзу.

Я стал внимательно ее разглядывать, поднеся к пламени. На донце вместе с цифрами явно был пробит кривенький полумесяц.

– Тамбовская, – заметил князь. – Новодел. Нашли на месте расстрела суздальцами наших мятежников. Понимаешь, что это значит?

– Да, – ответил я. – Каганат обьединился с Суздалем. Они делают оружие и боеприпасы. А нам скоро придется воевать мечами и луками.

– Верно рассуждаешь, молодой человек, – заметил князь. – И что, по-твоему, делать надо?

– Разрушить, а лучше захватить их оружейные заводы.

– Верно мыслишь. Тамбовцы кроме как траву курить да «Аллах акбар» ничего толком не умеют. Суздальцы тоже военным наукам не обучались. Нам нужны опытные бойцы, которые сквозь врагов пройдут, как нож сквозь масло. Которые жизни за победу не пожалеют.

– Как прикажете, – ответил я.

– Да не как прикажете, а «сделаю все возможное и невозможное», – устало заметил князь. Правильно, что я решил тебя отослать. Сказал бы ты так, я б подумал… Молод ты пока… И горд сверх меры… Поезжай, наберись ума-разума. А если ты такой честолюбивый, то подумай, что наверх взобраться можно не только князя сбросив.

– Простите, я не понимаю.

– Да ты мою дочку хоть пьяную, хоть сраную, не то что с боярской, с бычьей елды спрыгнувшую за себя возьмешь. Быть может, и я не буду препятствовать, если она не будет против.

– Простите, я не понимаю, – снова повторил я.

– Ладно, иди. Годика через два поговорим.

– Есть, – ответил я, приложив руку к фуражке.

Я вышел в темноту ночи. Сзади лязгнул засов калитки черных ворот. Во мраке маслянисто блестела вода Ерофеевской запруды. Я плюнул вниз и зашагал по мостику. Сзади донесся какой-то шум. Я взглянул назад, и тут мне что-то уперлось в спину пониже левой лопатки.

– Не дергайся, – раздался приглушенный маской голос.

Сработал рефлекс. Я резко ушел с линии выстрела, отталкивая руку с оружием. Своим кулаком я попытался угодить неприятелю в висок, но тот быстро отклонил голову назад, избежав удара. Я перехватил его правую руку и попытался ткнуть ладонью в подбородок. В следующий момент моя ладонь ушла в пустоту, и я весь впечатался в противника. Я крепко сжал его, готовясь сделать подсечку.

Это была девушка. Я почувствовал ее упругую грудь, точеное тело, крепкие ноги. Она не сопротивлялась.

– Что с вами, господин старший лейтенант? Спермотоксикоз? – со смехом спросила моя противница.

Это была княжна.

– Простите, – сказал я, отпуская ее.

Но девушка не отстранилась.

– Подожди, – сказала она.

Ганя положила мне голову на грудь, слушая, как бьется сердце. Мне ничего не осталось, как сомкнуть руки на ее талии и замереть.

Обнимаясь с княжной, я почувствовал себя довольно глупо. Я видел, как Рогнеду раздевал Дубло, я еще не отошел от мерзкого разговора с ее отцом. Жестокие и обидные слова требовали отбросить ее и уйти прочь.

Но нежное тело девушки говорило совсем другое, отчего не хотелось знать ничего, кроме мягкого тепла, исходящего от нее.

– Мне иногда стыдно, что он мой отец, – произнесла она. – У него ложь в каждом слове. Не верь ему.

– А я и не верю.

– Он торгует мной, как телкой на базаре. Кому он только не обещал меня. Обидно… И всегда он обосновывает это благом государства. Мне никто не смог помочь. Я продана и предана всеми. Жить не хочется.

– Вот как… Не знал.

– Надеюсь, ты не хочешь стать князем? – спросила девушка.

– Нет, и вообще не хочу жениться, – совсем растерялся я.

– С тобой хорошо, – сказала княжна. – У нас так здорово получалось держать зал. Ты угадывал, чего хочу я. Я чувствовала тебя. Жаль, мы никогда не будем вместе. Этой осенью меня отдадут за сына князя Иннокентия.

– Ты не хочешь?

– Говорят, он извращенец. Но такова моя судьба, быть платой за мир.

– Все пройдет, – сказал я, гладя ее по спине.

Близость девичьего тела заставила напрячься член.

– Это лишнее. Извини, – сказала Рогнеда, отодвигаясь. – Мне пора.

– Конечно, – ответил я.

– Я хочу подарить тебе кое-что. Там, куда ты отправишься, тебе нужна будет не золотая сабелька, а вот это.

Девушка сняла со спины свой меч и бросила мне.

– Мы никогда не увидимся больше. Помни меня, Данилка. Помни этот вечер. Я не притворялась сегодня на балу. Ты мне действительно нравишься… Ты мне всегда нравился…

Княжна убежала. В темноте лязгнула потайная дверца».

«Вот это африканские страсти, – иронически заметил Эндфилд. – Чем только перед смертью люди не забавляются».

Воспоминания кончились. Все увиденное было аккуратно записано. Мир прошлого понемногу стал отступать перед нынешними проблемами экзистенции.