Диктатура Гурова - Алексей Макеев

– …Потому-то мы и решили все уточнить, выверить до мелочей, – с сокрушенным вздохом Гуров развел руками. – Вам эти люди знакомы?

Он достал из кармана два снимка мелких воришек, взятые из первых подвернувшихся под руку дел. Как и следовало ожидать, Гвоздикин никого из налетчиков в этих двоих не опознал. Более того! Лев прямо-таки физически ощутил внутреннее нежелание своего визави кого-то опознавать и изобличать.

– Кстати, Вениамин Александрович, а почему вы не захотели написать заявление в полицию, хотя ваш участковый на этом очень настаивал? – как бы что-то вспомнив, поинтересовался он.

Этот вопрос отчего-то очень напряг хозяина кабинета, и он, изобразив пренебрежительный вид, с показным равнодушием отмахнулся.

– В принципе ничего ценного у меня не пропало, зато потом возни с визитами в милицию, в суд было бы через край. Вот и сейчас, вместо того чтобы заниматься своими делами, я трачу время на обсуждение преступной деятельности каких-то мелких негодяев. Согласитесь, это безусловное расточительство.

– Ну-у-у!.. Мелкими этих негодяев я не назвал бы. – Гуров многозначительно усмехнулся. – Эти налетчики по мелочам не работали. Они словно чувствовали, где можно сорвать крупный куш. У двоих ограбленных ими они отняли более чем по миллиону рублей плюс иные ценности. Да и вы пострадали на весьма приличную сумму, плюс они отняли имевшиеся при вас гаджеты да еще портфель с ценными документами, – чрезвычайно убедительно и даже вдохновенно продолжал он нахально фантазировать.

Но, как видно, его фантазерство оказалось не беспочвенным – при упоминании о ценных документах в глазах Гвоздикина мелькнул явный испуг. Насколько мог понять Лев, скорее всего, именно этот момент – наличие неких документов, сам факт существования которых был, вероятно, большим секретом, и стал причиной того, что его визави «простил» грабителей, дабы не повлечь неких, крайне неприятных последствий, связанных с оглаской. Только – чего?

– …Вообще, должен сказать, ваше предприятие меня восхитило, – сделав вид, что он в своем собеседнике не заметил ничего особенного, Гуров изобразил добродушно-простоватую мину. – Нет, в самом деле! Вот только совсем недавно шло ко дну и пускало пузыри, а тут – гляди-ка! Такой рывок немногим по плечу. Я слышал, что это ваш новый руководитель сумел найти верные технологические и управленческие решения, что позволило «Пламя-Дельте» получить второе дыхание?

– Да, Максим Дмитриевич человек очень неординарный, – с внутренним облегчением переведя дух, согласился Гвоздикин. – Наши успехи – заслуга исключительно его, и только его. Он меньше года у руля, а завод даже и близко не напоминает ту развалину, какой был в прошлом году.

– Но ему, наверное, пришлось обновить и менеджмент, и специалистов… – отметил Лев сочувственно-уважительным тоном. – Ведь, как известно, кадры решают все. И иной раз всего от одного человека зависит судьба целого коллектива. Вон, у «Полюс-Вектора» погиб главный конструктор – и все, заводу кирдык…

– Я очень прошу меня простить, но мне уже пора… Извините! – не дослушав его, Гвоздикин взглянул на часы и, сокрушенно разведя руками, поднялся из-за стола.

– Большое вам спасибо за то, что нашли время встретиться со мной, – тоже поднимаясь, Гуров понимающе улыбнулся. – Что ж, раз уж вы не смогли опознать грабителей на предъявленных вам фотоснимках, будем искать дальше. Удачи вам и процветания! – пожелал он напоследок, покидая кабинет замгендиректора.

Направляясь в сопровождении охранника к проходной, он мысленно анализировал итоги своего визита. То, как Гвоздикин довольно-таки болезненно отреагировал на две информационные «наживки» – и по поводу пропавших документов, и при упоминании о гибели Вертянина, – не могло не вызвать подозрений в том, что менеджмент «Пламя-Дельты» к происшедшему с конструктором «Полюс-Вектора» все же может иметь отношение, пусть и косвенное. А это означало только одно – присмотреться к этому предприятию-везунчику следует очень внимательно.

Первое тысячелетие до нашей эры. Приалтайские степи. Эпоха царствования повелителя восточных скифов Анахарсиса.

…Вернувшись назад в свое стойбище, Скилур нашел себе одежду и оружие, какое носят гелоны. Он хорошо знал их наречие и поэтому не боялся быть разоблаченным. Принеся жертву семи скифским богам, Скилур поскакал в ту сторону, откуда светит солнце между восходом и полуднем, где вдоль края горизонта синели вершины священного Алтая.

Два дня скакал он до земель гелонов, преодолевая бескрайние, ровные как стол степные луга, степные балки, поросшие ивняком и осинником, да кое-где прорезающие степь синие ленты узких, глубоких речек. Еще издалека завидев главное стойбище гелонского князя Лика, он спрятал своего коня в густых зарослях у протекавшей неподалеку речки, а сам смело пошел в самую гущу гелонов, всякого встречного спрашивая, не видел ли тот его коня.

И никто из населяющих стойбище даже не помыслил, что перед ним – отважнейший из воинов соседнего, верховного племени борусков, которому их князь нанес тяжкое оскорбление и обиду. А Скилур все шел и шел по стойбищу, высматривая себе того, от кого мог бы вызнать доподлинно, где похитителями спрятан плененный ими царский сын Марсагет. Дойдя почти до центра стойбища, где на холме в окружении стражи высился княжеский шатер, у богатой кочевой повозки, окруженной ивовой изгородью, за которой виднелись две юрты – богатая для хозяев и убогая для прислуги, он увидел юную девушку-рабыню, которая чистила хозяйскую кошму.

О том, что она рабыня, Скилур понял, лишь издалека взглянув на ее плечо, на котором каленым железом было выжжено хозяйское тавро. А еще он увидел, что она хороша собой и весела нравом – несмотря на свою бедную одежду и тяжелую, грязную работу, девушка пела на наречии аримаспов о привольной степи, по которой неудержимо бегут дикие табуны коней, не знающих плети и узды, неся свободу всем тем, кто злой, чужою силой был ее лишен.

Подойдя поближе, Скилур, чтобы завязать разговор, как и у всех прочих, спросил у девушки про своего коня. Но та, улыбнувшись, ответила:

– Твой конь – в зарослях у реки. А ищешь ты не коня, ты приехал за чем-то другим.

Пораженный ее проницательностью, Скилур не стал таиться и рассказал, что ищет сына царя Анахарсиса, и просил бы ее в этом помочь. Взамен он пообещал, что возьмет ее с собой на стойбища борусков, где она станет свободной. Пообещал и щедро поделиться с ней царской наградой, а еще сказал, что если он ей по нраву, то с радостью назвал бы ее своей женой.

Выслушав его, девушка согласилась помочь и разузнать все, что ему было необходимо, хотя в случае неудачи ее могла ждать жестокая казнь. Однако до сумерек попросила воина удалиться, чтобы их вместе не заметили ее хозяева и не заподозрили готовящегося побега.

Скилур не стал мешкать и тут же ушел из княжеского стойбища к тому месту, где был спрятан его конь. Стоя на пригорке у края зарослей, он попросил богов дать ему знак – быть ли сегодня успеху или ждет его скорая смерть, ибо сдаваться он и не мыслил. В тот же миг сорвавшийся с неба орел, камнем упав на пасшееся в отдалении стадо, схватил козленка и тут же его унес. И говорили меж собой встревоженные пастухи, что нынче же понесет какой-то урон княжеское стойбище, и урон немалый… Глядя вслед орлу, понял Скилур, что боги даруют ему удачу, и этой ночью он сможет исполнить обещанное царю Анахарсису.