Ветры земные. Книга 2. Сын тумана - Оксана Демченко

Сын тумана улыбнулся, вспоминая былое и приживаясь в мире, свыкаясь с горечью воспоминаний. Где теперь Альба? И вне мира не получилось его приметить… даже как блик в водовороте небытия. А прежде он – живой – был рядом, каждый день. Любимый ученик. Малыш с такой чистой и горячей душой…

Кортэ усмехнулся. Сам он святостью не был пропитан, и весьма часто гулял с доном Эппе в гостериях припортовых кварталов. Его личную отвратительную репутацию не могли поколебать ни забавы в доме посла, ни даже приключившаяся прошлым летом шумная интрижка с троюродной кузиной короля Тагезы, женщиной неперечливой, понимающей толк в гулянках, в сидре, а равно в управлении крупными землевладениями и золотыми рудниками. Донье Пинезе близкое знакомство с сыном тумана позволило избежать двух покушений и на личном опыте проверить услышанное с чужих слов: нэрриха, если и отличаются от людей, то не слишком сильно. Особенного азарта и огня в отношениях ожидать не следует, полагаясь скорее на опыт и неутомимость. Получив полное удовлетворение от последних качеств, достойная донья подписала-таки у короля обещанные бумаги на земли в горах, частично рассчиталась за средства, взятые из сундуков Кортэ на разработку новых рудных копей на своих землях… и беззаботно простила кредитору немалый остаток своего долга. Взаимный деловой интерес был исчерпан, Кортэ припомнил: скоро пост! А донья принялась делать недвусмысленные намеки юным безденежным донам, желая, как она выразилась, понадежнее согреться зимой.

Прерывая вялое течение обрывочных воспоминаний, нечто шевельнулось во мраке – гибкое, прохладное, близкое. Оно лежало прямо на груди и до поры не проявляло себя. Кортэ вздрогнул, очумело тряхнул головой, точнее, с трудом и едва заметно шевельнулся: он ощущал свое тело, но пока не мог управлять им.

То, что делило с Кортэ душную темноту и дышало для него, снова изогнулось, щекочущее ощущение поползло по коже плеч и шее. Короткий выдох тронул кожу щеки и коснулся губ.

– Чазра мгаа, – едва слышно дрогнул воздух.

– М-мда, чёрт-те что, – кое-как Кортэ вылепил несколько обрывков слов.

Кожу ощекотал порыв ветерка, дрожащий колокольчиками смеха. За смехом последовали новые слова, сперва они казались бессмысленными и чужими, а затем – все же Кортэ был сын ветра, и дар свой не утратил – звуки сложились во внятную речь. Нэрриха, как известно всякому, не учат наречий и не забывают их, просто слушают – и обретают понимание.

– Сын ветра, он не обманул, – новый шепот был внятным, счастливым и горячим. – Сбылось.

Отвечать Кортэ даже не пробовал. Тело по-прежнему не слушалось, зато щекотка текла по плечам, чужое дыхание грело лицо, и мрак не казался тесным, в нем обозначился осязаемый уют обжитого дома. Гибкое существо снова шевельнулось. Кортэ решился поверить логике: это не змея, хотя движется оно так, словно не имеет костей. Упругие губы коснулись щеки, и опять вытолкнули дыхание – то самое, способное вернуть к жизни. А еще наполнить жаждой, незнакомой, горячей, все растущей…

Кортэ вдохнул сложный запах сандала и ванили, дыма и масла – воистину сказочный, сводящий с ума. Тело постепенно пробуждалось, оцепенение таяло, уходило, как пропадает в прибрежном песке влага, отданная очередной волной, нахлынувшей на берег и торопливо вернувшейся в море. Голос дышал в ухо, слова на гортанном звенящем наречии сплетались в полуосмысленный узор, и сознание не желало дробить его на детали. Впрочем, пока сознания хватало лишь на вдыхание ароматов, вбирание вибрирующих звуков и подчинение каждому и малейшему пожеланию упругих губ – высказанному и угаданному. И это было восторженное, немедленное, исступленно-фанатичное подчинение… Если бы донья Пинеза сейчас оказалась рядом, она не стала бы делать намеков нищим мальчишкам и не опасалась замерзнуть в зиму.

В какой-то момент Кортэ вынырнул из опьянения, созданного и возрождением, и трепещущим дыханием, и запахами, и сумраком, и странностью всего окружающего.

Ощущение смутно напоминало то, какое сын ветра испытывал, трогая самородное золото: совершенное умиротворение. Вот только с золотом такое состояние быстро пропадало, а теперь… теперь – наоборот. Дым и аромат мускуса развеялись, как давнее похмелье. А счастье никуда не сгинуло, оно дышало рядом. Живое. Настоящее…

В помещении стало прохладнее, запахи ладана и дыма совсем сгинули. Это давало возможность заподозрить: времени прошло немало. Но сын тумана ничего не желал подозревать и саму логику полагал вреднейшей ересью. В черепе Кортэ, приятно легком и ёмком, мысли лежали редко и глубоко, а основное пространство сознания казалось гулким, подобным бочке сидра, честно отдавшей содержимое.

Тело ощущало спокойное тепло. Близкое дыхание по-прежнему щекотало ухо. Кортэ пошевелил рукой, убеждаясь в способности самостоятельно двигаться, владеть телом без поддержки внешнего, стороннего дыхания. Сын тумана провел пальцами по ткани, расстеленной на полу. Ощупал ворс ковра под ней. Дотянулся до источника дыхания, тронул крупные губы, обрисовал их контур, всей ладонью провел по лицу, запутался в волосах – длинных, мелкокудрявых и непомерно густых.

– Ты кто? – тупо уточнил Кортэ, на всякий случай двигая ближе и обнимая за плечи гибкое тело, чтобы оно не пропало вместе с теплом, покоем и ответами.

– Я принадлежу сыну ветра, – гордо сообщил знакомый шепчущий голос. – Я живу, чтобы исполнить долг, и я своего добьюсь. Я буду дышать для вас, я буду дарить вам радость и оберегать от бед. Буду полезной, очень, и вы позволите мне однажды высказать просьбу. Однажды вам станет угодно исполнить её, и вы тогда обещаете и сдержите слово. Однажды, да. Я надеюсь.

– Ты кто? – еще раз, почти сердито буркнул Кортэ, пробуя подняться и ощупывая свод потолка, такой близкий, что приходилось пригибаться даже сидя. – Имя у тебя есть?

– Пока нет. Я встретила сына ветра, он даст мне взрослое имя, и я назовусь, – так же малопонятно сообщил шепчущий голос.

– Где мы и где выход?

– Не знаю. Было плохо, совсем плохо, мне было нельзя знать. Он привел меня туда, куда воины принесли вас, сразу стало видно: совсем больной сын ветра. Я показала, что надо и как. Выпила сонное зелье, очнулась тут. Все сделала, как велит закон края и запределья, как наставляли меня высшие посвященные, ведающие тайны многих кругов и пределов. Справилась. Тяжело было, но я принадлежу сыну ветра и я…

– Н-да, пошли на второй круг, если кругов много, я не выдержу, – Кортэ задумчиво растер затылок.

Женщину он мысленно причислил к наложницам Абу, запахи юга к тому располагали. Да и поведение внезапной подруги… Погладив узкое плечо, Кортэ зевнул, встряхнулся – и дозволил логике перестать числиться ересью. Вопрос: «Где я?» всё сильнее занимал Кортэ. Фоном текли без спешки соображения о том, что нэрриха отличаются от людей, и не обязательно в лучшую сторону. Сегодня он впервые осознал, насколько больше получает и отдает при общении с женщинами тот же Эспада. И выяснил, что, оказывается, возможно разбудить подобную жажду в сыне ветра. Только он откликается именно на дыхание, особенное, предназначенное для него одного. Головокружительно приятное, такое дыхание превращает никчемное развлечение в нечто драгоценное. Даже теперь сын тумана помнит то первое ощущение, снова и снова гладит упругую прохладную кожу и радуется куда сильнее, чем при прикосновении к самородному золоту.