Империя. Исправляя чистовик - Владимир Марков-Бабкин

Но это будет потом. Возможно, она повелит выстроить для своей питомицы обширный вольер, может, ей ещё что придет в голову, а может, Миша что-то посоветует, ведь у него всегда столько неожиданных идей.

Миша. Ах, Миша-Миша. Почти два года прошло уже с того дня, когда наивная и романтическая принцесса Иоланда Савойская с замиранием сердца и томлением в душе ожидала рассвета дня своего шестнадцатилетия. Господи, всего два года, а как давно это было! Какой прекрасной была подаренная Мишей диадема! Настоящая корона!

Что ж, два года минули, и теперь у Маши есть настоящие короны. Целых три императорских, не считая множества царских и прочих великокняжеских. Как-то раз, будучи в Москве, она отправилась на экскурсию в Алмазный фонд Оружейной палаты Кремля и долго стояла перед обширнейшей коллекцией ее корон, прочих символов и регалий власти. Они были представлены вместе с коронами и атрибутами Миши, представляя собой исключительно внушительное зрелище. Это было как раз после того, как доктора сказали ей, что император твердо пошел на поправку после кризиса пандемии «американки». Она смотрела на эти символы и пыталась понять, что же она чувствует… Гордость? Восторг? Усталость? Отвращение? Как изменилась она за это время?

Болезнь Миши очень изменила её. Даже рождение близнецов не так сказалось на её восприятии мира и себя в нём. Оглядываясь назад, Маша не могла себе ответить на вопрос, поступила бы она так же, случись все повторить вновь? Бросилась бы во Псков? Совершила бы многое из того, за что граф Суворин и молва начали ее титуловать благословенной? В конце концов, разрыдалась бы тогда в том поезде в Марфино? Или поступила бы тоньше и умнее, не поддаваясь глупым чувствам?

Да, бывшая принцесса Иоланда очень хотела стать императрицей. Было трудно, были все эти протоколы, необходимость бесконечно соблюдать правила державного величия, Большие императорские выходы и многочасовые стояния в Успенском соборе, прочие выматывающие тело и душу обязанности. Но теперь, глядя в прошлое, она часто признавалась себе, что скорее играла в императрицу, чем была ею на самом деле. А Миша всячески подыгрывал ей, хотя и не выпускал контроль из своих рук.

Она очень-очень хотела стать императрицей. Но была ли она в самом деле императрицей? И да, и нет. Как жена императора – да, безусловно была. Как должностное лицо в иерархии империи – да, в какой-то мере была. Однако только тогда, в те ужасные дни болезни Миши, в дни попытки государственного переворота, дни надвигающейся Гражданской войны и всеобщей катастрофы она поняла, что такое быть императрицей. Насколько это страшно. И насколько тяжелы все её сверкающие короны. Ужасно. Чудовищно.

Еле живой Миша, толком не приходящий в сознание. Неумолимо надвигающаяся большая война в Европе, раздрай в империи в связи с выборами в Госдуму и попыткой государственного переворота. Бунты в провинциях. Смятение в столицах. Алчные взгляды из-за кордона. Льстивые улыбки. Шепотки за спиной. И дура Мостовская с её идиотским прилюдным криком: «Миша!» и признанием в любви. И метущийся в беспамятстве Миша с крупными каплями пота на таком страшном, совершенно чужом лице.

Прошло полгода. Большую часть времени она провела на Острове, контролируя дела лишь посредством изучения отчетов и начертания всякого рода высочайших резолюций. Система власти работала более-менее сносно, были трудности, но всё это лишь текущие дела. Но что-то перегорело у нее внутри. Исчез огонь. Лишь тоска.

Она читала донесения, она слушала доклады, она вникала в суть и принимала решения. Даже у богов Олимпа была более интересная жизнь.

Остров. Любимые детки. Редкие гости. Ещё более редко меняющаяся челядь. Красивые виды на опостылевшее море. Доклады-доклады-доклады. Её милостивые улыбки и подобострастные поклоны придворных. Книксен-книксен-книксен. Интервью. Вновь море. Остров.

Она чувствовала себя какой-то мелкой чиновницей, которая ежедневно ходит на службу, а не государыней необъятной империи. И райская жизнь, которая так осточертела. Хоть бы снег пошел!

Как уехал Миша, стало совсем невмоготу. Что осталось? Детки да чёрная кошечка на коленях. Даже конные прогулки на белоснежной Европе больше не приносили удовольствия.

А тут еще Миша устроил бал в палаццо Венеция. И с кем! Мостовская эта ещё… Когда она сама в последний раз была на балу? Да, вот, в палаццо Венеция и была. Полтора года назад.

Остров стал её роскошной тюрьмой. Сотни миллионов людей мечтали бы о такой восхитительной тюрьме, но тюрьма есть тюрьма.

Когда же закончится это наказание, это проклятая «американка»? Когда Маша наконец-то вырвется отсюда на свободу?!

Императрица почесала пантерицу за ухом и спросила её невесело:

– Может, подкоп устроить, как думаешь?

В конце концов, редко какие европейские монархи себя так изнуряли, как приходится ей. Система «Внутренней Монголии» была достаточно эффективна, и особой опасности уже не было. Она с детьми могла переехать в Константинополь. Но Миша был непреклонен. Обещал, что срок её заключения закончится к концу года. Они даже очень сильно поругались на эту тему. Очень сильно. Он потом целовал её опухшие заплаканные глаза, но не уступил. Уступила она.

Впрочем, Маша была более чем уверена, что даже прикажи она сейчас готовить яхту к отплытию, Мишу незамедлительно об этом поставят в известность, и тут же поступит прямой запрет. Хотя обойдутся и без прямой команды. Её просто не выпустят с Острова.

Кто она? Просто мать наследника? Сосуд, произведший требуемое? Господи, Господи, дай сил…

Да, она сама плотно следила за своим мужем посредством собственной разведки и знала почти о каждом его шаге, но не превратилась ли она в ревнивую стервозную жену, от которой сбегает муж под любым предлогом и которая ревнует своего ненаглядного к каждому столбу у дороги? И вообще, нормальна ли такая семейная жизнь? Нет, конечно. Ничего нормального в этом нет.

Зачем она следит за ним? А зачем он все время держит её под своим неусыпным контролем? Как шутит (?) Миша: «Большой Брат следит за тобой!» Очень смешно. Очень. До слез.

Как выматывает и угнетает это всё. Словно не любящая пара, а злейшие, коварные враги…

Маша потерла глаза, стараясь сдержать слезы. Ночь прошла тяжело. Ей снились кошмары. В память врезалась жуткая сцена, в которой её и всё королевское семейство выбрасывают с балкона римского Квиринальского дворца, а вокруг вопит, потешаясь, публика. Бывшие подданные, которые еще несколько дней назад боготворили её, злобно кричали теперь ей в лицо: «Распни её!» Она проснулась в ледяном поту и долго с ужасом смотрела перед собой, никак не приходя в чувство. К чему этот сон?! Вещий ли он?

– Пресвятая Богородица, помолись за нас, грешных.

Маша перекрестилась, впрочем, не вставая с кресла, дабы не потревожить котика. Богородица милостива и поймет, что не ради гордыни она не встала. Пантерица ведь тоже тварь Божья.

Царица поймала себя на том, что её мысли хаотично мечутся из стороны в сторону. Её метущаяся душа не знала покоя.