Закон и жена - Уилки Коллинз

— Что вы хотите сказать своими словами «не раздражайте его»? — спросила я.

Она старалась объяснить, но не находила слов и, как дикарка, пыталась знаками объяснить мне, что она думала. Подойдя к камину, она присела на корточки и уставилась на огонь страшным, бессмысленным взглядом. Потом, схватив голову руками, стала медленно покачиваться взад и вперед, не спуская глаз с огня.

— Так он сидит, — вдруг заговорила она. — Целыми часами сидит он так, никого и ничего не замечая, только зовет вас!

Представленная мне картина тотчас же вызвала в моей памяти медицинское свидетельство о здоровье Декстера и предостережение насчет грозящей ему опасности. Если бы я могла противостоять просьбам Ариели, то смутное опасение последствий заставило бы меня уступить.

— Не делайте этого! — закричала я, увидев, что она схватилась руками за голову и снова начинает раскачиваться. — Встаньте, пожалуйста. Я не сержусь на него более, я простила его.

Она приподнялась на четвереньки, и глаза свои устремила на мое лицо. В этой позе (она, скорее, походила на собаку, чем на человека) она повторила свою обычную просьбу, когда желала что-нибудь хорошенько удержать в памяти:

— Повторите ваши слова!

Я повторила, но она этим не удовлетворилась.

— Скажите так, как написано в письме моего господина, — попросила она.

Я заглянула в письмо и повторила слово в слово:

— Я прощаю его и со временем позволю ему видеть меня.

Она мигом вскочила на ноги. Впервые с той минуты, как она вошла в комнату, тупое лицо ее оживилось.

— Так! — вскричала она. — Послушайте, так ли я повторю, так ли я запомнила!

Повторяя наизусть, как маленький ребенок, слово за словом, она наконец запомнила ответ.

— Теперь отдохните, — сказала я, — поешьте и выпейте чего-нибудь.

Но я говорила ей все равно, что стене. Не слушая меня, она подняла с пола свою палку и бросилась вон, весело повторяя: «Теперь я помню, это охладит голову моего господина. Ура!» Она выбежала, точно дикое животное, вырвавшееся из клетки. Я вышла вслед за нею и успела увидеть, как она, отворив настежь садовую калитку, зашагала по улице так быстро, что не было возможности догнать ее.

Я возвратилась в комнату, задумавшись над вопросом, над которым ломали головы люди умнее меня. Может ли человек, совершенно дурной и испорченный, внушать такую преданность, какую Декстер внушал этой верной женщине и грубому садовнику, который с такой нежностью обходился с ним? Кто может это решить? Величайший злодей почти всегда имеет друга — женщину или собаку.

Я снова присела к конторке и принялась за письмо к мистеру Плеймору.

Припоминая все, что говорил Декстер, я с особым интересом остановилась на странной вспышке чувства, которое заставило его выдать мне тайну любви своей к первой жене Юстаса. Я как будто своими глазами видела страшную сцену, происшедшую в спальне: этого несчастного урода, плачущего над покойницей во мраке ночи. Эта ужасная картина как-то странно овладела моим воображением. Я встала и начала ходить взад и вперед по комнате, но тщетно старалась я обратить свои мысли на что-либо другое. Место действия было мне знакомо, я сама ходила по коридору, по которому Декстер крался тайком, чтобы проститься с умершей.

Но вдруг я остановилась, вспомнив о коридоре. Мысли мои приняли другое направление против воли.

Какие воспоминания связывались с мыслью о коридоре, кроме рассказа Декстера? Не видала ли я там чего-либо особенного во время посещения Гленинча? Нет. Не читала ли я чего-нибудь о нем? Я взяла отчет о процессе и случайно открыла его на показаниях сиделки. Я прочитала их с начала до конца, но не встретила ничего примечательного, только последние строки обратили на себя мое внимание:

«Прежде чем лечь спать, я поднялась наверх, чтобы приготовить тело покойной к погребению. Комната, в которой она лежала, оказалась заперта с обеих сторон, как дверь ведшая в комнату мистера Маколана, так и в коридор. Ключи взял доктор Гель. Двое слуг, карауливших у коридорных дверей, сказали мне, что их сменят в четыре часа утра; больше они ничего не знали».

Вот что припомнилось мне по поводу коридора! Вот что пришло мне в голову, когда Мизеримус Декстер рассказывал мне о своем прощании с покойницей!

Каким же образом прошел он в спальню, когда двери были заперты и ключи взяты доктором Гелем. Оставалась еще дверь, от которой доктор Гель не брал ключи, дверь, ведшая в кабинет мистрис Маколан-матери. Ключ был затерян. Не был ли он похищен? И именно мистером Декстером? Он мог пройти по коридору, когда сторожившие люди заснули или их сменяли. Но как мог он попасть в спальню, если не через дверь из кабинета? Но для этого у него должен был быть ключ. И он должен был похитить его за несколько дней до смерти мистрис Макалан! Сиделка показала, что седьмого числа, когда она прибыла в Гленинч, ключ был уже потерян.

К какому заключению вели меня эти соображения и открытия? Неужели Декстер в минуту сильного волнения бессознательно дал мне ключ к тайне? Не связано ли открытие этой тайны с пропавшим ключом?

Я в третий раз направилась к конторке. Единственным человеком, который мог разрешить эти вопросы, был мистер Плеймор. Я подробно описала ему все случившееся. Я умоляла его простить и забыть, как я нелюбезно приняла его совет, данный мне с такою добротой, обещала впредь не делать ничего, не спросив предварительно его мнения.

Погода была прекрасная для того времени года, и я, желая прогуляться после утренних тревог и занятий, сама отнесла письмо на почту.

Вернувшись домой, я узнала, что меня дожидался новый посетитель, на этот раз вполне цивилизованный и прямо назвавший свое имя: это была моя свекровь, мистрис Маколан.

Прежде чем она успела вымолвить слово, я увидела по лицу моей свекрови, что она принесла дурные новости.

— Юстас? — спросила я.

Она отвечала взором.

— Говорите, — вскричала я. — Я могу все вынести кроме неизвестности.

Мистрис Маколан вынула из кармана телеграмму и подала ее мне.

— Я могу положиться на ваше мужество, — сказала она, — а потому не нахожу нужным прибегать к каким-нибудь уловкам. Прочтите.

Я прочла телеграмму. Она была от хирурга походного госпиталя, из какой-то деревни в северной Испании. В ней говорилось следующее:

«Мистер Юстас тяжело ранен в стычке. Пока нет опасности. О нем заботятся. Ожидайте другой телеграммы».

Я отвернулась и, насколько смогла, скрыла волнение, охватившее меня при чтении этих срок. Я думала, что знаю, как сильно люблю его, но нет — я не знала этого до настоящей минуты.

Свекровь обняла меня и нежно прижала к своей груди. Она так хорошо знала меня, что понимала — говорить в эту минуту не следует. Я собралась с силами и, указав на последние слова телеграммы, спросила: