Точка отсчета - Патрисия Корнуэлл

— Где его машина?

— Наверное, на стоянке в аэропорту Хилтон-Хед. Он прилетел в Нью-Йорк прямиком оттуда.

— Что ты собираешься с ней делать?

— Не знаю. — Настроение падало, и я ничего не могла с этим поделать. — Машина не самое главное. У меня в доме все его вещи. Не могу думать обо всем сразу.

— Избавься от них сегодня же. — Прислонясь к стойке, с чашкой в руке, Люси наблюдала за мной с тем же равнодушным выражением. — Я серьезно, — добавила она сухим, лишенным эмоций голосом.

— Нет. Не буду ничего трогать, пока его не привезут домой.

— Могу помочь, если хочешь.

Люси отпила кофе. Я начинала злиться на нее.

— На сей раз все будет по-моему. — Боль во мне разрасталась, захватывая каждую клеточку тела. — Я не стану хлопать дверью. Не стану убегать, как делала всегда, начиная с того дня, когда умер отец. Потом ушел Тони. Потом погиб Марк. Я отсекала себя от каждого из них. Старалась забыть их, как забывают старый дом, переезжая в новый. И знаешь что? Это не сработало.

Люси опустила глаза.

— Ты разговаривала с Джанет?

— Она знает. И злится, потому что у меня нет никакого желания ее видеть. Я вообще никого не хочу видеть.

— Можно бежать и в то же время оставаться на месте. Если ты ничему у меня не научилась, запомни хотя бы это. Не жди, пока жизнь пройдет мимо.

— Я многому научилась у тебя. — Солнце уже поднялось, и в кухне стало светлее. — Очень многому. — Люси долго смотрела в пустой дверной проем, ведущий в гостиную, потом добавила: — Мне все время кажется, что он вот-вот войдет.

— Знаю. И мне тоже.

— Я позвоню Тьюн. Как только что-то выясню, пришлю тебе сообщение на пейджер.

* * *

Солнце припекало уже вовсю, обещая еще один безоблачный, жаркий день, и спешащие на работу люди щурились, поглядывая на поднимающийся на востоке пылающий диск. Я влилась в густой поток машин на Девятой улице, миновала заключенную в железную ограду Капитолийскую площадь с ее старинными белыми зданиями и памятниками Джексону и Вашингтону. Что-то, может быть, вид этих монументов, навело меня на мысль о Кеннете Спарксе, о его политическом влиянии. Я вспомнила, как боялась его и восхищалась им, когда он звонил, предъявляя требования и высказывая жалобы. Сейчас мне было ужасно жаль его.

Случившееся в последние дни не очистило его имя от подозрений по той простой причине, что даже те из нас, кто знал, что мы, возможно, имеем дело с серийным убийцей, были не вправе разглашать эту информацию. Конечно, Спаркс ничего не знал. Мне отчаянно хотелось поговорить с ним, снять камень с его души, как будто, сделав это, я и сама вздохнула бы с облегчением. Депрессия давила, сжимая грудь холодными, безжалостными щупальцами, и, когда я свернула с Джексон-стрит, вид катафалка, из которого выгружали закутанное в черное тело, потряс меня, как никогда раньше.

Я старалась не думать о том, что останки Бентона скоро будут лежать в таком же черном мешке или в темном, холодном стальном ящике за закрытой дверцей холодильника. Ужасно знать то, что знает патологоанатом. Смерть не абстракция, и я представляла все, что его ждет, все звуки и запахи того места, где нет любящего прикосновения, а есть только клиническая объективность и подлежащее расследованию преступление.

Я выходила из машины, когда подъехал Марино.

— Ты не против, если я приткнусь сюда? — спросил он, хотя и знал, что внутренняя стоянка не для полицейских.

Марино всегда нарушал правила.

— Валяй, — кивнула я.

Он захлопнул дверцу и стряхнул пепел. Похоже, капитан вернулся в свое обычное состояние, когда мог наплевать на весь мир, и меня это почему-то ободрило.

— Зайдешь в кабинет? — спросил он, поднимаясь вместе со мной к двери, которая вела в морг.

— Нет, сразу наверх.

— Тогда я скажу, что, возможно, ждет тебя на столе. Мы получили официальное заключение по идентификации Клер Роули. Ответ положительный. Помог волосок из расчески.

Я не удивилась, но подтверждение, пусть и ожидаемое, снова наполнило меня грустью.

— Спасибо. По крайней мере теперь мы знаем наверняка.

Лаборатория трассеологических улик находилась на третьем этаже. В первую очередь меня интересовал здесь электронный сканирующий микроскоп (ЭСМ), в котором образец, например, металлические опилки из дела Шепард, попадал под пучок электронов. Составляющие образец элементы испускали электроны, и на видеоэкране появлялись соответствующие образы. Короче говоря, электронный сканирующий микроскоп распознавал все сто три химических элемента, будь то углерод, медь или цинк, а благодаря глубине фокуса микроскопа, высокому разрешению и сильному увеличению трассеологические улики, такие, как мельчайшие частицы пороха или волоски листа марихуаны, представали перед вами с поразительной ясностью.

Местом пребывания предмета нашей гордости была небольшая, лишенная окон комната с бежевыми встроенными шкафчиками и полочками, столом и раковинами. Ввиду того, что чрезвычайно дорогостоящий прибор очень чувствителен к механической вибрации, магнитным полям и электрическим и температурным колебаниям, окружающая его среда контролировалась самым тщательным образом.

Система вентиляции и кондиционирования воздуха работала независимо, а освещение обеспечивалось за счет не создающих электрических помех ламп накаливания, которые были направлены строго в потолок, так что помещение освещалось тусклым отраженным светом. Стены и потолки из толстого железобетона не реагировали ни на людскую суету, ни на движение транспорта по проходящей неподалеку скоростной автостраде.

Когда мы вошли, миниатюрная, с бледной, почти прозрачной кожей Мэри Чен, первоклассный знаток своего дела, разговаривала по телефону. ЭСМ, с его внушительной панелью управления, блоками питания, электронной пушкой, рентгенографическим анализатором и вакуумной камерой, вполне мог сойти за прибор с космического корабля. Увидев нас, Чен кивнула и показала, что сейчас освободится.

— Еще раз измерь температуру и попробуй дать тапиоку. Если ничего не получится, перезвони мне, ладно? — говорила кому-то Мэри. — Я сейчас занята.

Она положила трубку и со смущенной улыбкой повернулась ко мне:

— Дочка. Расстройство желудка. Похоже, переела вчера мороженого. Стоило мне только отвернуться...

Голос ее звучал устало, и я подумала, что Мэри, наверное, провела на ногах всю ночь.

— Я бы и сам от мороженого не отказался, — сказал Марино, протягивая ей пакет.

— Еще один образец металлических стружек, — объяснила я. — Извините, Мэри, но не могли бы вы взглянуть прямо сейчас? Это очень важно.

— Оттуда же или уже другие?