Боевой маг - Стивен Эриан

Ниррок протянул кувшин и с благодарностью принял небрежный взмах императорской руки за дозволение уйти. Он мельком взглянул на мутную воду, подивился ее черноте, однако не задержался и особого значения этому не придал. По дороге к выходу что-то капнуло ему на лицо, но и это его не остановило. Лишь в дверях, когда император повернулся к нему спиной, Ниррок провел по лицу рукой, увидел на ней что-то красное и поднял глаза к потолку.

Над ванной, словно туши на скотобойне, свисала с крюков по меньшей мере дюжина изрезанных тел. Мертвые руки, пустые глазницы, бледные оболочки; одни – обезглавлены, другие – с перерезанным горлом, из которого вытекла вся кровь. Ниррок перевел взгляд на темную воду в ванной, быстро закрыл за собой двери и побежал.

Ужасное предчувствие выдернуло Балфрусса из сна – а ему так важно было выспаться!.. Маг добрел до окна и посмотрел на небо. Солнце перевалило за полдень. Сколько же времени прошло? Десять часов? Больше? Почему его не разбудили? Сражение уже началось? Где все?

«Не тревожься, Балфрусс, – успокоил его голос Туле в голове. – Сегодня штурма не было».

– А Чернокнижник? – выдохнул маг. Ноги едва держали, и он, тяжело опустившись в кресло, закутался в одеяло.

«Ни его, ни Осколков не видно. Наверняка он устал не меньше нашего. Ему нужен отдых. На всякий случай войско стоит наготове. Если мы понадобимся, нас позовут, а до тех пор отдыхай. Поспи еще немного».

То ли голос Туле оказывал странное чарующее воздействие, то ли мысль о сне была сама по себе привлекательна… Балфрусс легко поддался уговорам. Голова его упала на грудь, и маг уснул.

Когда он очнулся в следующий раз, время шло к вечеру. Ноздри щекотал аромат только что испеченного хлеба. После сна в неудобной позе шею пронзила боль. Балфрусс поморщился и, растирая затекшие мышцы, подошел к закрытому подносу, от которого доносились соблазнительные запахи.

Хотя маг проспал чуть ли не половину суток, холод и пустота не отпускали его. Тело сводила судорога, голова шла кругом. Под салфеткой он обнаружил большую миску рагу, ломоть теплого хрустящего хлеба, горшочек с маслом и кувшин воды. Рядом лежали три яблока, кусок сыра, два сладких пирога и пара яиц вкрутую. Балфрусс набросился на горячее и стал обмакивать хлеб в густое рагу. Ему вспомнилось, как мать, бывало, готовила у очага. Мысли о детстве были приятны, вот только в его воспоминаниях лицо у матери всегда казалось немного грустным.

Балфрусс съел все подчистую, словно голодал много недель. Хотя озноб не прошел, маг все же немного согрелся – то ли от горячего рагу, то ли от обилия еды. Он умыл лицо, потеплее оделся, несмотря на то что близилось лето, и пошел на поиски остальных.

– Туле? – мысленно спросил он.

«Я в саду, – ответил шаэлец. – Другие спят или ужинают».

Что-то странное послышалось в его голосе.

– Что-нибудь случилось?

«Я скажу тебе с глазу на глаз», – ответил Туле.

Балфрусс спустился к дворцовым садам, зайдя по дороге на кухню за сыром и хлебом. Слуги показали магу, где взять еду, и торопливо разошлись по своим делам, лишь бы не стоять у него на пути.

В кресле у очага спал Финн. У его ног стояла пустая тарелка. Кто-то укрыл его одеялом, но, несмотря на тепло и сытость, лицо кузнеца еще было бледным. Битва истощила силы всех магов и начала вытягивать из них саму жизнь. Еще минута-другая – и любой из них мог выгореть изнутри, как случилось с одним из Осколков.

Когда Балфрусс нашел нужную дверь во двор, солнце клонилось к закату. Туле сидел на скамье в саду, огороженном высокой стеной, в самом сердце дворца. Здесь не цвели цветы. Вокруг царили необычная тишина и покой. Несколько пчел с гудением искали нектар, но растения в горшках и на узких клумбах были им непривычны. Гравийная дорожка, уходившая в дальний конец сада, вела к пятифутовому каменному диску, посвященному временам года. Его окружала вереница старых огарков, среди которых стояли шесть новых белых свечей. Издалека Балфрусс с трудом разглядел, что Туле затеплил их, призвав крошечную искру.

Он сел рядом с шаэльцем на скамью и потянулся к странному кустику, стелившему по земле толстые пурпурные плети.

– Не трогай, – предупредил Туле. Балфрусс вздрогнул, услышав сухой, скрежещущий голос – настолько он отличался от привычного, звучавшего в голове. – Это сад королевского аптекаря. Все здешние растения могут быть ядовиты.

– Очаровательно. – Балфрусс подогнул манжеты, чтобы ничего не задеть. – Почему ты выбрал это место?

– Я знал, что здесь меня не потревожат.

– Я могу уйти. – Балфрусс хотел подняться, но Туле его удержал.

– Я бы не сказал, где меня найти, если бы сам не искал твоего общества.

Некоторое время прошло в уютном молчании. Взгляд Балфрусса, блуждая, наткнулся на каменный диск. Задолго до появления религий – может быть, от первых дней человечества – люди возносили благодарность сменявшим друг друга временам года. Молились о мягкой зиме, чтобы скот не замерз и никто не умер с голоду. Молились о долгом и теплом лете, прохладной осени и богатом урожае. Молились о дожде и о солнце, даже о ветре – в те дни, когда воздух был так горяч и неподвижен, что слабейшее дуновение приносило блаженство.

Шли столетия, мир менялся, но каменные диски по-прежнему можно было найти в любой стране, и люди продолжали возносить благодарности. Неважно, кого они почитали теперь – Всеблагую Мать, Пресветлого Владыку или Создателя; все признавали силу за временами года.

– Мой брат погиб, – сказал Туле, и слова его тяжело повисли в воздухе.

– Я думал, он остался в Шаэле.

– Я не терял с ним связи. – Туле постучал пальцем по виску.

Балфрусс не мог не изумиться силе его способности. Он считал обмен мыслями на расстоянии легендой, пока Туле не доказал обратное. Это забытое Искусство, одно из многих, могло в корне изменить повседневную жизнь и даже переломить ход войны. Трудно было представить, сколько возможностей оно открывает.

К несчастью, этому дару, по словам Туле, было почти невозможно научиться. Балфрусс, хотя и испытал обмен мыслями на себе, понятия не имел, как он происходит, и не мог повторить его с кем-то еще. Туле говорил, что для этого нужно отдать другому частицу себя.

До сих пор Балфрусс считал чудом разговор с человеком, находящимся от него в нескольких часах верховой езды. Шаэлец поддерживал связь с братом за тысячу миль отсюда.

Туле первым нарушил молчание. На его лице появилась печальная и понимающая улыбка.

– Мой брат не отличался добротой. Он был алчным и часто заботился лишь о себе. Но мы были одной крови, и если бы мне понадобилась помощь, он не отказал бы в ней, пока был жив.

– Что с ним случилось?

– После вторжения его отправили в один из множества лагерей для пленных. Недавно я узнал от него, что зекорранские стражники, а за ними и моррины разъехались по домам. Брат решил, что война окончена, но я сказал, что мы по-прежнему сражаемся. Из охраны в лагере остались только ворги, и тогда заключенные подняли восстание. Мой народ вырвался на свободу и напал на своих тюремщиков.