Цитадель - Александр Прозоров

«Получилось, — даже удивился Найл. — Если бы я не догадался, ни за что бы смертоносцы города не взяли!»

— У вас есть газовые фонари? — спросил правитель охранниц. Одна из женщин подошла к рабу, поковырялась у него в мешке, достала лампу, протянула Найлу. — Отлично! Зажги, а я сейчас…

Он вытянул одну из паутин и принялся вывалить ее в сухой грязи между камней.

— По пы пелаешь, Попанник Попини? — подошла к нему Рягья.

— Не видишь? — усмехнулся правитель. — Веревку пачкаю. Помогай.

— А бапэм? — неуверенно переспросила морячка, выгребая из щели горсть пересохших листьев.

— Чтобы не липла, — объяснил Найл.

Некоторое время Рягья старательно осыпала паутину жухлой листвой и песком. Потом остановилась.

— Попуййеця, епи ее пак опыпать… По и нее юпно пасти пелать? И они не бутут паться? — Но сознании ее читалось другое: «Будь тогда у паруса вместо веревки паутина, она бы не порвалась. И я не стала бы уродом».

Найл выпрямился, обнял ее, прижал к себе:

— Ты сама лучшая. Лучше всех. Ты мне нравишься такая, как есть. Понятно? — Он поцеловал ее глаза, осушая навернувшиеся слезы. — А теперь пойдем. Я покажу тебе город, в котором однажды, очень давно, впервые увидел людей, не входящих в мою семью.

Правитель сбросил вниз веревку и стал осторожно, не торопясь по ней спускаться. Он спрыгнул прямо в зев пещеры, дождался Рягьи, подхватил ее на руки и поставил рядом с собой.

— Идем.

В отличие от узкого лаза с крутыми ступенями, через который Найл попал в подземный город впервые, этот вход явно был естественной пещерой. Ни одного прямого коридора, никаких сводчатых потолков — извилистый лаз, шершавый, неровный камень, дагены местами смыкаются прямо над головой, а местами потолок теряется в темноте. Кое-где в дрожащем свете фонарей начинали сверкать толстые сталагмитовые столбы, но маленьких сталагмитиков он не увидел ни одного. Наверное, местные красотки извели на украшения. Внезапно стены раздвинулись. Найл с Рягьей попали в обширный зал, густо припахший медом.

«Здесь держали домашних тлей! — догадался правитель. — Это их пасли дрессированные муравьи у озера».

Однако никаких следов афид ныне здесь не осталось. Правитель пожал плечами, осветил стены, увидел дверь и распахнул ее. На этот раз они вышли в обжитой коридор: ровный овальный потолок, гладкие стены, выемки для свечей. Но в каком месте Диры они находятся, Найл пока определить не мог. Донеслось характерное царапанье когтей по камню. Из темноты вынырнул паук-волк и пронесся мимо.

«От кого это он удирает?» — внятно подумала Рягья.

Найл немедленно повернул туда, откуда примчался паук, прошел десяток шагов, и коридор стал казаться ему знакомым. И правда — вскоре они оказались в широкой зале с ответвляющимися от нее коридорами.

— Сюда. — Найл подвел морячку к двери в боковом проходе. Две ступени, спускаясь, вели в просторную квадратную комнату. — Здесь жила сестра моей матери. Ее звали Стефна.

Найл вспомнил свою тетку — большегрудую женщину с удивительно белыми плечами и строгим подбородком. Где она сейчас? Живет в городе или досталась смертоносцам на обед? А комната почти не изменилась: те же балясины из дерева, тот же приземистый деревянный стол метра полтора в диаметре. Вот только травяная циновка исчезла, вместо нее лежал вдоль стены широкий толстый матрас, застеленный покрывалом. «Как они здесь жили? — подумала Рягья. — Под землей, не видя солнца, неба, моря».

— Мы прятались здесь от пауков, — ответил ей Найл и поразился своим словам: два года назад он прятался здесь от смертоносцев, а сегодня сам привел их сюда. А что, если жизнь совершит еще поворот и ему опять придется прятаться здесь от восьмилапых охотников?.. Нет, не может такого быть. Ерунда.

— Идем, — повел он женщину, показывая на открывающиеся по сторонам проходы и с гордостью рассказывая: — Мы здесь на глубине пятьдесят метров, а под нами, еще на тридцать метров глубже, третий этаж. Там помещения общего пользования, погреба. Канализацией занимались прирученные навозные жуки. А здесь — жилые помещения. У каждого — отдельная комната. Идем сюда, наверх. Как тебе этот зал? Это помещение для торжеств. Здесь собирались все жители города и устраивали праздничные пиры…

Найл еще помнил, какое неизгладимое впечатление своей громадностью произвел на него в первый раз этот зал. И в памяти он отложился как нечто огромное, просторное. Но теперь, после прогулок по подземным дворцам станций метро, после путешествия по «расширительной камере», зал показался обычным тесным погребком. И как они все здесь умещались?

— А здесь помещение для игр… — Найл вспомнил, как сидел здесь вместе с другими подростками, как они передавали друг другу палочку, как пела под каменным сводом «флейта», вспомнил долгий поцелуй незнакомой девчушки, после которого он выбыл из игры. Каким беззаботным он тогда был!.. Оно и понятно — после непрерывной борьбы за каждый прожитый день с окружающей пустыней внезапно оказаться в сытости и безопасности, сбросить с себя скорлупу настороженности, необходимой среди диких песков, встретить много красивых молодых девушек, встретить Мерлью…

Вот здесь они боролись под ободряющие возгласы болельщиков. Тогда он уже успел прижать ее к земле, оставалось лишь совладать с ее руками, когда ощутилось влажное прикосновение губ возле уха, словно девушка собиралась что-то прошептать. Вот он явственно почувствовал — губы приоткрылись, мочку уха игриво коснулись зубки. Ощущение ошеломляло острой чувственностью. В тот миг он полностью отключился от реальности и проиграл схватку… Но что, что произошло в тот миг, если до сих пор он не может спокойно смотреть на принцессу Мерлью, слышать ее голос, ощущать ее прикосновения?

Найлу показалось, что сейчас ему откроется нечто очень важное, нужно только не упустить мысль, довести ее до конца. Правитель замер, опасаясь даже шелохнуться. Что же случилось в тот далекий день?

Он был возбужден, энергетически переполнен из-за новой, незнакомой обстановки. Он был открыт, он ощущал себя в безопасности и не считал нужным сохранять готовность к обороне, как внешне, та и на энергетическом уровне. Ему очень нравилась красавица Мерлью, он стремился добиться ее внимания, ее расположения. В тот миг, когда она коснулась мочки его уха, она дотронулась не только до тела, она дотронулась до открытой, ничем не защищенной души, той энергетической сути, которая делает человека живым, разумным существом. Это прикосновение было усилено энергетической перевозбужденностью, усилено надеждой на подобный знак внимания, стремлением к нему. Все вместе складывалось, а может, даже и умножилось, и след остался на всю жизнь, отпечатался и в сознании, и в душе, и в теле. Неудивительно, что в то мгновение он почти потерял сознание. Ведь даже сейчас, спустя годы, то давнее прикосновение, почти растворившееся в памяти, заставляет его относиться к принцессе иначе, чем к другим женщинам. Найл не мог точно сформулировать, что конкретно крылось за этим «иначе», но оно, безусловно, присутствовало в отношениях с принцессой, складываясь из множества почти незаметных мелочей. Ее голос, ее прикосновения, ее пахнущие можжевельником волосы… Найл тряхнул головой. Да, какие интересные выводы. Получается, что такое совпадение многих факторов вполне может привести к тому, что один человек начинает испытывать влечение к другому, не в силах внятно объяснить причины столь избирательной симпатии. Возможно, именно это и называется любовью? Тогда любовь не имеет никакого отношения к продолжению рода. Это контакт чистых душ. Контакт не очень частый, поскольку люди привыкли защищать свою душу от посторонних взглядов. Люди боятся насмешек, грубостей, оскорблений и редко открываются друг перед другом. Настолько редко, что подобный случайный контакт открытых душ запечатлевается навсегда и вызывает стремление повторять его снова и снова, всегда быть рядом с тем, кто вызвал столь приятное и незабываемое ощущение. А уже тело, верное инстинкту размножения, переводит подобное влечение в постельную плоскость.