Дорогие гости - Сара Уотерс

Никто из них еще ни разу не предлагал такого. Лилиана ошеломленно уставилась на нее, но уже в следующее мгновение просияла счастливой улыбкой:

– О, это было бы чудесно!

– Нет, не говори так. – Фрэнсис заключила Лилиану в объятия. – Словно это очередная сказка. Правда, почему бы нам не жить вместе? Мы можем найти дешевую квартиру, как у Кристины со Стиви. Или снять комнату, просто комнату… – Она уже мысленно видела эту комнату, видела в ней Лилиану и себя, запирающую дверь на ключ. – Будем жить без особых удобств, ходить нагишом, питаться одним хлебом, если придется. Почему бы нет?

– Но Лен ни за что меня не отпустит.

– Как он сможет удержать тебя?

– А как же твоя мать?

– Не знаю. Но мы что-нибудь обязательно придумаем, верно? Если по-настоящему захотим жить вместе?

Сердца у них опять забились учащенно. Они посмотрели друг на друга, и на миг у обеих возникло ощущение, будто они вот-вот совершат какой-то безумный, головокружительный шаг или прыжок.

Но потом Лилиана закрыла глаза и мечтательно защебетала:

– Ах, это было бы здорово! Мы устроили бы свадебную ночь! Моя первая брачная ночь с Леном была совершенно ужасной. Ехать в отель вроде как не имело смысла. Мы отправились прямиком на Чевини-авеню, где слышали родителей Лена за стенкой. Лен все время насвистывал «В церкви Троицы обрек себя на муку» – до слез меня довел в конце концов. Наутро он извинялся, конечно, но… У нас с тобой будет иначе, правда? Где же мы проведем нашу свадебную ночь? О! В Париже! В мансарде с видом на крыши!

Другими словами, подумала Фрэнсис, они снова перенеслись в царство фантазии и с таким же успехом могли бы разговаривать о цыганском фургоне. На нее вдруг нахлынуло то ли облегчение, то ли разочарование – она не поняла толком, что именно. Однако Фрэнсис усилием воли подавила это чувство, и они с Лилианой лежали в обнимку, пока не настало время встать, одеться и вернуться к своим домашним делам.

Чего, собственно говоря, она хотела? Она хотела Лилиану, понятное дело. А ни о чем большем раньше не смела и думать. Но теперь представшее ей видение – комната, свобода, головокружительный прыжок – прочно поселилось у нее в уме, совсем еще крохотное, как горчичное зернышко, но уже пускающее корни. Возможно ли такое? Получится ли у них? Сумеют ли они построить совместное будущее? Сможет ли она уйти от матери, оставить жизнь на Чемпион-Хилл, которую она столь усердно строила, складывая один к одному серые кирпичики рутинных дней? И вправе ли она всерьез просить Лилиану разорвать законный брак?

Нет, конечно, не вправе. Даже просто думать об этом – чистое безумие. Надо постоянно помнить, чтó сама же Фрэнсис говорила Кристине: что любовная связь с Лилианой – восхитительный дар небес, которым следует наслаждаться, покуда она продолжается. Вне сомнения, все кончится само собой. Вероятно, уже к исходу лета страсть угаснет… Однако прошла неделя, потом другая. В августе дни были по-прежнему жаркие, но заметно укоротились. И страсть все не остывала, все не проходила. Напротив, она стала еще более неистовой, еще более ненасытной, еще более мучительной – ибо, подобно каменной стене, подобно колючей живой изгороди, на ее пути всегда стоял Леонард. Фрэнсис с Лилианой могли исступленно целоваться и заниматься любовью в течение дня, но каждый вечер – каждый божий вечер – Лилиана уходила с мужем в спальню, и дверь за ними закрывалась, а Фрэнсис все так же терзалась ревностью, воображая их двоих в постели. Немного утешало то, что в последнее время супруги стали чаще ссориться и иногда проводили целые вечера в холодном или раздраженном молчании. Да разве же можно находить утешение в таких вещах, удрученно думала Фрэнсис. В любом случае ссоры всегда улаживались. Молчание сменялось приглушенными разговорами, смехом, протяжными зевками. По-прежнему были походы в танцзалы и пивные бары. И даже намечался отпуск, о чем Лилиана сообщила с самым несчастным видом. В начале сентября они с Леонардом на неделю уедут в Гастингс, вместе с Чарли и Бетти. На целую неделю! Господи, как же вынести столь долгую разлуку?

Однако даже мысль о предстоящей разлуке, даже приглушенный смех за закрытой дверью, даже походы на танцы и все прочее угнетали не так тяжело, как повседневные мелкие свидетельства семейной интимности: Леонард, ждущий Лилиану у подножия лестницы и кричащий наверх: «Эй, женщина, давай пошевеливайся там!»; Лилиана, поправляющая на нем шляпу, затягивающая пряжку на жилете сзади. Обыденные моменты супружеской жизни, мельком увиденные или услышанные, которые били в самое сердце всякий раз, когда случались неожиданно для Фрэнсис. Поначалу она тотчас же разворачивалась и уходила прочь. Но ближе к концу августа вдруг поймала себя на бессмысленном желании вмешиваться и разрушать эти мгновения близости между супругами. Она изобретала какие-то мелкие домашние драмы, находила самые разные поводы – катушки ли ниток, иголки ли, книги ли, которые нужно срочно взять или вернуть, – все, все что угодно, только бы завладеть Лилианой, только бы увести ее от мужа, хотя бы на минуту.

– В чем дело? – спрашивала Лилиана, входя за ней в спальню.

– Я хотела побыть с тобой наедине.

– Ах, Фрэнсис, ну так нельзя!

Леонард иногда шел следом, заглядывал в комнату с лестничной площадки.

– О чем вы, женщины, там шепчетесь? Вы вечно шепчетесь. Мужчине определенно грозит опасность. Чего вы там замышляете, а?

Он вроде как шутит, думала Фрэнсис, но смотрит пристально.

Ей становилось все труднее не ненавидеть Леонарда. Было невыносимо думать, что он домогается Лилиану в постели, невыносимо представлять, как он залезает на нее… Фрэнсис изо всех сил старалась его избегать, а если они двое все-таки встречались – держалась с ним столь холодно и недоброжелательно, что он вскоре удалялся прочь, озадаченный. Леонард больше не застревал в кухне по вечерам, чтобы поболтать с ней; вместо этого он теперь бродил по саду, толкая перед собой косилку или поливая растения. В конце концов, разумеется, он всегда уходил к Лилиане, и иногда Фрэнсис крадучись шла следом, воображая их двоих в спальне. Она неподвижно останавливалась у подножия лестницы – либо на первой или второй ступеньке – и напряженно прислушивалась, наклонив голову набок.

Однажды мать застала ее в такой позе:

– Ты что тут делаешь, Фрэнсис?

Фрэнсис вздрогнула:

– Ничего. Просто показалось, Лилиана с Леонардом зовут меня.

Мать недоуменно нахмурилась:

– Они ведь в своей гостиной, да? Зачем ты могла им понадобиться?

– Не знаю.

– Не стоит их беспокоить. Полагаю, мистеру Барберу не терпится поскорее уехать в отпуск – побыть наедине со своей женой.

«Да, вероятно, не терпится», – мрачно подумала Фрэнсис. Потом подумала обо всех днях, которые он проведет с Лилианой, и обо всех ночах… И внезапно испытала острое желание сейчас же подняться наверх и все выложить Леонарду без обиняков. «Ты думаешь, Лилиана твоя? – скажет она. – Ты глубоко заблуждаешься! Она моя, идиот!» И тогда ситуация тотчас разрешится, верно? А если даже не разрешится, то переломится, изменится…