Всеобщая история любви - Диана Акерман

Настоящая пещера Ласко запечатана и находится под защитой, потому что невосстановимые произведения искусства после их открытия пострадали от воздуха, сырости и человеческого дыхания. Увидев, что некоторые из рисунков начала разрушать плесень, французские власти благоразумно закрыли пещеру для публики и построили рядом ее точную копию (рисунки в точности воспроизведены лазером). Но я уже много лет мечтала побывать именно там, где ходили пещерные люди, и своими глазами увидеть то, что они рисовали. В настоящую пещеру позволяют заходить лишь исследователям, не более пяти человек в день, на ограниченное время и действуя в соответствии со строгими правилами; и мне посчастливилось быть одним из них.

Нас, пятерых, собрали в маленьком надземном помещении на официальный инструктаж; потом мы отправились в путь. Спустившись по ступеням в толстое брюхо холма, мы через узкую дверь вошли в прихожую, где нас ждал мелкий бассейн с дезинфицирующим средством, через который мы должны были пройти. Этим церемония очищения завершилась. Затем, миновав стальную дверь, мы спустились по другой лестнице в подобное лону отверстие, а потом, крадучись, пошли в темноте. Мы шли на ощупь, и проводник, чтобы мы не разбредались, иногда светил фонариком. Мрак был полным. У сырости был сладковато-соленый вкус, она оставляла во рту привкус песка. Никто не произносил ни слова. Тихий шум вентилятора заглушал звуки дыхания. В этой группе из пяти посвященных четверо были женщины.

Услышав шепот, я вернулась из своих грез к действительности. Передо мной чернело чрево пещеры, в котором слышался тихий звук шагов. Внезапно свод и стены пещеры озарились ярким светом, и нас обступили ярко раскрашенные животные. Я вздрогнула, сощурилась, а потом все вокруг меня пришло в движение. Куда ни повернись, животные были везде – и вокруг нас, и над нами. Они очертя голову неслись куда-то целыми стадами, сверкая копытами и рогами. Там было множество бизонов, зубров и каменных козлов. Но их затмевали лошади – огромное множество лошадей, нарисованных наверху, вокруг и одна под другой: лошади врывались в ниши, неслись через каменистые долины, лягались, вставали на дыбы, сражались и паслись. У них круглые бока, грушевидной формы копыта и жесткие, щетинистые гривы. Если пристально вглядеться, видно, что они белобрюхие, с темными боками. Иногда они косматые, словно в зимних шубках, иногда – с облачками пара от дыхания. На одной стене изображен жеребец, нюхающий кобылу под хвостом. На другой стене нарисована пасущаяся кобыла с желтовато-коричневыми боками и круглым, как яблоко, брюхом. Каждая лошадь дика и пластична, изображена в динамике, в ритмичном движении. Это не просто рисунки – это сами кони, дышащие кони в стремительном полете. Многие кобылы, судя по всему, жерёбые, так что и их животы – тоже в движении.

Медленно проходя по «залам», мы, судя по всему, ведем себя слишком чинно и рассматриваем эти роскошные образы так, словно это статичные фрески в музее. Однако на лошадей следовало бы смотреть не так. Их надо было бы видеть стремительно несущимися, в полете, при свете светильников в руках у старейшин рода. В этом мерцающем свете наши зрачки бы заметались, и лошади ворвались бы в наши мечты, а наши освященные сердца стали бы дикими, как деревья священных рощ.

Девочкам милее всего на свете лошади, а мальчикам – лошадиные силы. Какая любовь может быть столь же верной и всепоглощающей, как любовь шестнадцатилетнего подростка к его первой машине, даже если это всего лишь старая колымага? Его возбуждают и вибрирующая сила мотора, и плавные линии крыльев, и фары, выдающиеся вперед, как женские груди. Его возбуждает ворчливое сетование двигателя, отвечающего на прикосновение, когда его включаешь. Молодой хозяин часами трет, чистит и полирует до блеска свою машину. Но еще больше времени он тратит на то, чтобы кружить по городу. Он едет достаточно медленно для того, чтобы строить глазки девушкам и ловить на себе их взгляды; достаточно шумно для того, чтобы производить впечатление на других мужчин, или достаточно быстро, чтобы убить как можно больше пешеходов, черт бы их побрал. Машины – это воплощение и самого юноши, и его порыва. Машина стремительно переносит его через время и пространство на соблазнительно высокой, чувственной скорости, взрывающей его сознание и фонтанирующей в его членах. Машины – быстрые и яростные, опасные и чуткие, готовые вылететь с дороги на трудном или крутом повороте. Таким себя парень и чувствует – предельно возбужденным и готовым взорваться. Многие подростки видят в машинах воплощение своей зарождающейся чувственности. Зрелые мужчины меняют свои благоразумные, по средствам, семейные машины на яркие спорткары так часто, что это уже стало общим местом. Они бросают своих жен ради сексуальных молодых женщин – и они бросают свои многоместные семейные машины ради новых сексуальных машин с шумной выхлопной трубой и салоном, поместиться в котором можно лишь вдвоем. Машины – это горячие, стремительные, крутые, фаллические предметы, рассекающие пространство. На карикатурах часто изображают мужчину средних лет верхом на бронированном эрегированном снаряде. Подписи под карикатурами подтверждают очевидное.

Можно быть уверенным, что мужчины любого возраста и независимо от того, счастливы ли они в браке, будут восхищенно смотреть: 1) на проходящую мимо красивую женщину и 2) на мчащуюся мимо красивую машину. Машины возбуждают мужчину на многих уровнях, так что не удивительно, что существует фестиваль, посвященный исключительно машинам, мужчинам и маскулинности. Его проводят весной, с сопутствующими ритуалами и церемониями. Опьянение приветствуется. Мужчины устраивают гонки, и победитель получает награды. Быстрые машины и женские груди чествуются оргией бесконечных децибелов и тестостерона; это праздник мужской сексуальности, не похожий ни на какой другой на Земле.

Семеро пьяных, голых по пояс подростков падают на мою машину, загораживая ее ветровое стекло, пока я жду зеленого сигнала светофора. Корчась, они валятся друг на друга, как ломти бекона, и их зеркальные солнечные очки отбрасывают ослепительные отблески во множестве направлений. Красный свет, наверное, уже давно погас, но я вижу лишь их тела, загорелые настолько, что цветом они напоминают масло из грецких орехов. А еще я вижу банки пива, безволосые груди и похотливые взгляды. Регулярные удары по крыше машины свидетельствуют о том, что хотя бы один из молодых людей пытается встать. В заднее окно я вижу, как другие шестеро пытаются поднять машину за бамперы и оттащить ее в сторону. Другой парень, с видеокамерой, разместившейся у него на плече, как охотничий сокол, подносит ее совсем близко к моей груди, чтобы снять ее крупным планом. Но, едва начиная задаваться вопросом, происходит ли это наяву, я понимаю слова, которые они маниакально скандировали последние несколько минут: «Покажи нам свои сиськи! Покажи нам свои сиськи! Покажи нам свои сиськи!»

Когда сигнал светофора переключается, они оставляют мою машину в покое и окружают молодую женщину, опрометчиво вышедшую прогуляться в бикини в разгар самой большой в мире, судя по всему, дружеской вечеринки. Эта вечеринка началась за сотни километров от гоночного трека, во всех направлениях от него, и теперь, за день до гонок, набирает размах и наполняется желанием, которое будет удовлетворено лишь завтра утром, в апогее автомобильной эротики.