Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I - Виктор Холенко

в это время уже было обнаружено несколько случаев этой болезни, и все ходили в марлевых повязках), я попросился у Ирины Сергеевны на время излечения выписаться из клиники, а оставшиеся исследования пройти уже амбулаторно. И снова добрая Ирина Сергеевна не отказала в моей просьбе. Поэтому я прошёл ещё два сеанса, но больше уже выдержать бы не смог. Да и доктор уже со своими массажистами уезжал в Питер. Алёна к тому времени уже взяла выписку у Михаила Эликовича и показала её доктору Ляну. Я снова пришёл к нему, и он опять же категорически заявил о крайней опасности и вообще ненужности этой операции и по обещал мне во время очередного заезда в Москву в сентябре привезти для меня специальные травные препараты для излечения. И совершенно бесплатно дал мне пакет с новыми шариковыми травными пилюлями, на этот раз тёмно-горчичного цвета, и сказал, что они общеукрепляющего плана. И вот вчера я уже окончательно взял выписку и у Ирины Сергеевны и поблагодарил её за хорошее лечение. Тут же позвонил уже и Михаилу Эликовичу, тоже поблагодарил его за лечение и, извинившись за доставленные хлопоты, отказался от операции. На мой отказ Михаил Эликович реагировал довольно доброжелательно и даже предложил всегда обращаться к нему по необходимости. Случилось это 13 марта и опять же в пятницу.

Вот так закончились и мои больничные приключения на этот раз. Но, к сожалению, они начались у моей дорогой и многострадальной супруги Ирины Васильевны. В четверг, 12 марта, по предварительной моей записи она пошла в поликлинику к нашему районному терапевту Алаевой – уж больно достала её бронхиальная астма, даже привычные «дыхалки» перестали помогать. И наша любимая Зульмира Карагуловна, проявив изумительную изобретательность, настояла на немедленном направлении её в Боткинскую больницу, что на Беговой. Была вызвана «скорая», и нас вместе тут же увезли в приёмно-диагностическое отделение, что на улице Поликарпова этой же клиники. Ожидая определения записи, мы промаялись несколько часов на диване в вестибюле и насмотрелись на столько различных человеческих страданий молодых и пожилых людей: одну за другой бригады «скорой помощи» доставляли к окнам диспетчерской каталки с лежачими больными и пострадавшими от различных травм, аж жутко становилось самому.

Только к вечеру жену определили в палату диагностического отделения на этом же первом этаже – в трёхместную палату № 1146 «а». Вчера, 13 марта, когда я привёз ей всё необходимое из белья и других вещей и кое-каких продуктов, то она ещё находилась в этой палата. Но вечером уже позвонила, что её перевезли уже в отделение пульмонологии, что на Боткинском проезде № 11. Теперь Иринушка моя на втором этаже этого довольно старого корпуса в палате на десять человек и с туалетом в конце коридора. А куда денешься, лечиться же надо, в конце концов. Будем терпеть, однако…

А в завершение этой части и в качестве своеобразного анонса, хочу упомянуть об утреннем нечаянном умозаключении, оказавшемся так созвучным с тематикой очередной и не написанной ещё главы. Привычно включив ранним утром свой радиоприёмник, я вдруг узнал о том, чего не знал и не мог даже предположить раньше. Это рассказ о больших группах исторически давно уже православных татар, проживающих с 17–18 веков среди огромного ареала татар мусульманского вероисповедования на Урале и в Западной Сибири. Это кряшены в сельском окружении Казани и нагайбаки на территории Челябинской области. Последние, кстати, по сути, были натуральными уральскими казаками, и столица у них до сих пор называется именем Париж в честь былых воинских походов в эпоху наполеоновских войн. Только говорили на привычном татарском языке.

И вот что меня в этот момент вдруг «гениально» осенило. Если мои, так я их назвал, «медицинские приключения», имеют лично для меня, в основном, практическое значение, потому что многое и удивительно разное узнал я о здоровье собственном и моей супруги, в частности, а также о возможностях его поправки в некоторых знаменитых лечебных заведениях столицы, то, как ни крути, вот эти мои нечаянные новые историко-национальные знания о православных татарах, по-моему, было бы просто сомнительно расценивать хоть с какой-либо стороны в качестве практических познаний. Однако узнал и неожиданно даже порадовался за себя самого такого не по возрасту всё ещё любознательно: истинно, познавать непознанное, учиться и учиться – в любые годы не поздно. И очень даже интересно и, думаю, просто необходимо: пока тебя волнует не познанное, даже не имеющее вроде бы какого-либо практического применения сейчас и немедленно, то абсолютно забываешь о собственном возрасте. Одним словом, пока ты мыслишь и тебе интересно доселе ещё тебе неведомое, ты невольно, может быть, даже бессознательно, на подкорковом уровне, по-прежнему ощущаешь себя в возрасте юном. И так же невольно забываешь сразу о всех своих недугах и прочих болячках. Ты живёшь прежней творческой жизнью, мыслишь и радуешься, что это состояние остаётся так же безгранично, как и в юности. Разумеется, ты одновременно, где-то в глубине своей души остаёшься вполне адекватным реалистом, понимая, что ты не можешь быть вечным и что рано или поздно наступит тот момент, когда всё кончится. Но это состояние всё равно несказанно волнует и вдохновляет на стремление жить и желание по-прежнему быть полезным и, прежде всего, твоим близким.

А ведь это наша советская школа всегда настойчиво вколачивала нам в юные головы знаменитый ленинский завет: учиться, учиться и учиться. Вот такие школьные заветы на всю жизнь запечатлелись в моём юном сознании и наполнили моё существование в земном мире вполне достойным содержанием. Низкий ей поклон за это…

Так и назвал я эту очередную главу своей повести:

Письмо шестое

Низкий поклон тебе, школа!

1

В школе № 1 города Лесозаводска, которая в те отдалённые времена располагалась ещё в левобережной части города в комплексе деревянных зданий, я получил первый в моей жизни документ о собственном образовании: свидетельство об окончании неполного, семилетнего, среднего образования. В то время обучение по программе полного среднего образования начиналось только с восьмого класса. Не помню, какие оценки я получил по всем предметам, но знаю точно, что, как всегда, по математике, литературе, русскому языку и истории было «хорошо» и «отлично», а по физике и английскому языку – довольно уклончивое «удовлетворительно». Как-никак, а в ту пору даже такой скромный документ позволял юношам страны в полной мере определяться в настоящей взрослой жизни. Некоторые ребята из нашего класса, например, так и сделали. Кто-то из них поступил в