Дикари Ойкумены. Книга III. Вожак - Генри Лайон Олди

– Настоящий помпилианец! Стопроцентный!

Катилина, закричал Марк. Спасибо, Катилина. Я запомнил твои слова. Я не зря назвал ягуара твоим именем. Слышишь меня, Катилина?

– Ты молодец, Манойя. Ты напомнил мне, кто я такой…

Дождь притих, вздрагивая.

– Кровь? Наша кровь – другая.

Двое, думал Марк, холодея от бешенства. Двое во Вселенной: я и он. Рабовладелец – и тот, кого нельзя взять в рабство. Единственная раса в Ойкумене, которую не заклеймить. Нет, не единственная. Великий Космос! Как же я сразу не догадался! Астлане, вы не первые – вторые.

Раса, которую не заклеймить – помпилианцы.

– Я – помпилианец, я волк… Я же волк?! Как мой дед? Отец?

Дуэль. Конфликт клейм. Рефлекторное сопротивление. Сложнейшая подготовка для корсета, армейской «десятины». Инъекции: солдатчина, офицерские. Смерть на иллюзорной арене. Тяжелейшая психотравма в лучшем случае. Рабом помпилианец не живет и дня.

Но «десятина» открывает его для колланта.

– Ты никуда не торопишься? – спросил Марк.

Манойя пожал плечами:

– Нет.

– Хорошо. Хочешь увидеть солнце?

– Ночью?

…путь свету перекрыл декурион Жгун. Он навис над умирающим, и поток всей своей бешеной мощью ударил в помпилианца. Жгун вспыхнул: пух, обласканный язычком зажигалки. Казалось, тело Жгуна отлили из чистого магния. Горели и кричали пять «изнаночных» ипостасей декуриона. И вторил им реальный Жгун, содрогаясь в конвульсиях.

Рассвет, деревня, смерть.

– Ночью. Какая разница, если солнце?

Это самоубийство, сказал обер-центурион Кнут. Хищная бестия всегда соображала быстрей, чем остальные. Боец, ты сошел с ума. Я с тобой, боец.

«Alles!»

I

– Я не физик, – напомнил Белый Страус. – Тем более, не астрофизик.

– Я тоже!

Раздражения в голосе Бруно Трааверна выплеснулось больше, чем хотелось бы представителю Ларгитаса. После безобразной сцены в зале заседаний он еще не вполне владел собой.

– Позвольте мне, – вмешался эксперт Бреслау.

Бруно лишь рукой махнул: валяйте! В жесте облегчение мешалось с безнадежностью: убойный коктейль, прямой путь к депрессии. «Все реакции наружу, – оценил Якоб Ван дер Меер. – Он это знает, но ничего не может поделать. Я предлагал отложить разговор. Пустые слова: сгоряча Трааверн хотел и мне продемонстрировать запись, которая привела его в такое состояние. Копии Салюччи разослал всем членам Совета. Спасибо Бреслау, отсоветовал: «Должен среди нас быть хоть один трезвомыслящий человек!» Вот уж прозвище в масть: Тиран…»

Логика подсказывала маркизу: Тиран запись видел, но держался в сто раз лучше, чем Бруно. По крайней мере, внешне. Эксперт Бреслау и ввел маркиза в курс дела. Эйфория Острова Цапель, массовое помешательство, голодные обмороки, в перспективе – смерти от истощения…

Белый Страус не сомневался: это только прелюдия.

– Хотите вина?

Руки представителя Ларгитаса тряслись. Бокал мерзко задребезжал, когда его коснулось горлышко бутылки.

– Нет, спасибо. Останусь трезвомыслящим человеком. Господин Бреслау, надеюсь, вы объясните дилетанту…

– Кратко?

– Хотелось бы покороче.

– Без нервов?

– В идеале, да.

– Хорошо, объясняю. Солнце Астлантиды вот-вот превратится в сверхновую. Кратко и без нервов. Удовлетворены?

– Не скажу, чтобы очень.

– Предвосхищаю ваш вопрос: ошибка исключается. Данные перепроверили дважды. Как сказал бы врач, симптомы налицо: рост температуры и плотности ядра…

– Оставьте. Не мучьте старого гуманитария. Как я понимаю, проблема не в наличии этих процессов, а в скорости их протекания?

– Для гуманитария вы блестяще эрудированы. Да, скорость. А также синхронизация процессов. Последовательные стадии наслаиваются одна на другую, протекая одновременно. Амплитуда пульсации возрастает…

– Ваше здоровье, господа!

Тост, поднятый Бруно Трааверном, прозвучал насмешкой.

– Юмор, – без тени улыбки сказал эксперт Бреслау, – это событие, случившееся невпопад. Падение в лужу, ведро воды, вылитое на голову. Юбка, задранная ветром. Взрыв сверхновой. Вы согласны, господин Ван дер Меер?

Белый Страус вздернул острый подбородок:

– Сколько времени осталось до взрыва?

– Мало. Очень мало.

– В исторических масштабах?

– В любых.

– Безумие солнца связано с безумием Астлантиды?

– Возможно, да. Но согласиться с этим – тоже безумие.

– Совет Лиги? – хихикнул Бруно. – Филиал дурдома…

Вино помогло. Когда он наливал вторую порцию, звон стекла прекратился.

– Иного объяснения у нас нет, – эксперт Бреслау взял пустой бокал, любуясь игрой света в гранях. – Солнце взбесилось, едва астлане впали в массовую эйфорию.

– Совпадение это или нет, – Белый Страус откинулся на спинку кресла, – я не вижу проблемы. Напротив, я вижу решение. План потерпел фиаско? Наплевать. Гибель расы? Идею технологизации выдвинула Помпилия, с них и спрос. Взрыв сверхновой? Считайте это подарком судьбы. Если астлане обречены, какая разница, от чего они погибнут? От голода и жажды – или от взрыва своей звезды?

– Вот, – тихо сказал Тиран. – Вот голос разума.

– Отозвать флот Лиги из системы. Объявить ее запретной зоной. Рисковать жизнями граждан Ойкумены мы не в праве! И ждать, пока вспышка не залакирует остатки проблемы в хлам.

Тиран упрямо смотрел в бокал.

– Браво, маркиз, – улыбка, осветившая лицо эксперта, была весьма сомнительного качества. – Обожаю гуманитариев. Нет системы – нет проблемы. На вашем месте я бы посоветовал то же самое…

– Он бы посоветовал! Знаю я ваши советы! Советчик! – Бруно зациклило на этом, внешне безобидном слове. Крик представителя Ларгитаса вонял спиртным на весь кабинет. – В первый раз вы получили злокачественную опухоль Шадрувана! Что теперь? Вирус Астлантиды? Заражение Ойкумены спорами-убийцами?! Засуньте свои советы…

– Споры? Заражение?

Якоб Ван дер Меер привстал:

– Я чего-то не знаю, господа?

Вместо ответа Тиран протянул руку к пульту.

В демонстрационной сфере полыхнула спелая клубника. Ядовитая высокотемпературная клубника-мутант, плод кошмарного эксперимента, она вращалась, как звезда стриптиза, позволяя зрителям рассмотреть все свои прелести. Рядом с красавицей ползла колонка цифр: размеры, масса, светимость, спектральный класс…