Осмелься - Саммер О'Тул

"Это не то, что ты думаешь…"

Его губы кривятся. "Она пыталась убить моего брата?"

"Кэш, послушай…"

"Да. Или. Нет", — почти рычит он.

Я пытаюсь сделать успокаивающий вдох, но я слишком сильно закипаю, чтобы это сработало. "Кассиус Эйден Фокс, если ты не перестанешь меня перебивать, клянусь богом".

Его пальцы сгибаются, затем сжимаются в кулаки. Он подносит один ко лбу, словно молясь о терпении. "Это не мое имя".

"Я это знаю, но Кассиус делает произнесение твоего полного имени гораздо более устрашающим".

"Ты меня не пугаешь". Мы ссоримся, как братья и сестры.

"Неважно." Я вскидываю руки вверх и указываю на пару стульев у пустой комнаты пациента. "Сядь на место и заткнись". Он хмурится, открывая рот, но я протягиваю руку. "Да, я знаю, если бы я была кем-то другим, ты бы пристрелил меня за то, что я так с тобой разговариваю".

"Я не это хотел сказать". Он закатывает глаза и ворчит, садясь. "Я хотел сказать, что если бы ты была кем-то другим, я бы лишил тебя языка за то, что ты так со мной разговариваешь".

Подробно рассказав о ситуации с Джульеттой и ее причинах убийства Джеффри, я объясняю, почему она ударила Лохлана ножом. " Ты же знаешь, какие вы парни. Сначала стреляете, потом задаете вопросы. Он загнал ее в угол, не давал ей ничего объяснить, и она искренне думала, что он собирается ее убить. Все, что он знал, — это то, что она причинила мне боль, подставила меня или и то, и другое. Как бы ты отреагировал?" 1

"Отлично". Кэш встает, и я не замечаю, что он игнорирует мой вопрос. "Она может спокойно дышать, пока Лохлан не выйдет из операционной. Но если он не выживет…" Он сглатывает и твердо говорит: "Ничто не помешает мне вырезать ее сердце".

"Хорошо." Я удивлена своим простым решением. Может быть, потому что я знаю, что Кэша Фокса не остановить, если он действительно настроен решительно, а может быть, потому что часть меня знает, что если Лохлан умрет, то я, скорее всего, вручу ему нож.

"Мисс Райт?" Мы оба поворачиваемся, и мой пульс учащается, когда я вижу врача в хирургической одежде, только что вышедшего из двери на полпути по коридору.

Мне приходится сознательно напоминать себе, что нужно дышать. Кэш берет меня за руку и обхватывает ее. Мы идем вместе, и я чувствую, как Кэш заставляет свое дыхание замедлиться.

Доктор одаривает нас небольшой улыбкой с закрытыми губами. Моя челюсть сжимается, и я думаю, означает ли это, что у нее хорошие новости или она пытается смягчить плохие. Она сжимает руки в кулаки, и мне приходится опереться на Кэш, чтобы получить поддержку.

"Он отлично справился", — говорит она, и я едва не вздрагиваю от облегчения. Кэш кивает с каменным лицом, но я вижу, как расслабляется его сжатая челюсть. "Примечательно, что при экс-лапароскопии не было обнаружено ни одного крупного органа с серьезной травмой. Было несколько небольших разрывов печени и большая перфорация селезенки. Мы устранили их и закрыли место разреза. Если не будет осложнений или инфекции, его выпишут через два-три дня".

С ним все будет в порядке.

Это все, что мне нужно услышать. "Мы можем его увидеть?"

"Он скоро выйдет из реанимации. Я могу провести вас в его палату прямо сейчас".

Комната кажется мрачной: все бежевое, и снова эти чертовы флуоресцентные лампы. Маленький телевизор на стене настроен на канал Country Music Network, и песня о пиве и пятничных вечерах кажется неуместной.

Когда через сорок минут его привозят на колесах, мы с Кэшем вскакиваем со стульев. Он все еще бледен и, несмотря на то что находится без сознания, выглядит так, будто не спал несколько дней. Две капельницы капают на иглы в его руке. Он одет в голубой больничный халат, и я впервые думаю, что этот цвет подходит к его глазам. У меня сжимается горло, и я до боли хочу увидеть эти голубые глаза и свет за ними.

Как только специалист уходит, я подтаскиваю свой стул к его кровати и просовываю руку под поручни. Я беру его руку, держу ее в своей и медленно поглаживаю большим пальцем по спине. Лента, удерживающая капельницы на месте, шершавая и царапается, когда я провожу по ней пальцем.

Не знаю, кого я пытаюсь успокоить больше — его или себя.

.

Я дремала всю ночь на неудобном стуле рядом с кроватью Лохлана. Из-за анестетиков, оставшихся после операции, и обезболивающих лекарств он не просыпался. Я не отпускала его руку тоже.

Розовый рассвет уже начал пробиваться сквозь слои прибрежного тумана. Кэш все еще крепко спит в кресле в другом конце комнаты. Я тоже закрываю глаза, надеясь на еще несколько минут крепкого сна до того, как солнце полностью взойдет. Меньше чем через минуту я чувствую, как мою руку легонько сжимают. Я предполагаю, что это просто очередное подергивание его сонных мышц, пока за ним не последует другое, более сильное. Я резко поднимаюсь, даже не успев открыть глаза.

"Привет, красотка", — сонно произносит он, и я клянусь, что мое сердце может просто разорваться.

Я наклоняюсь ближе и сжимаю его руку в своей. Мой голос тягучий, но счастливый — чертовски счастливый. "Привет, малыш Лохи".

Я бросаю его руку, чтобы опереться на поручни кровати, и наклоняюсь, чтобы прижаться губами к его губам. Я никогда не испытывала такого потрясающего чувства, как сейчас. Как будто одно светлое прикосновение вернуло миру цвет. Я спешу вернуться.

Лохлан медленно поднимает руку, и я прижимаюсь щекой к его ладони. Его глаза милые и мягкие, как и его улыбка, когда он большим пальцем убирает слезинку с моей щеки. "Ты сияешь, a réalta".

Эмоции застревают у меня в горле, и я качаю головой, не в силах подобрать слова, чтобы описать это чувство.

"Ни хрена себе", — восклицает Кэш с другого конца комнаты, и я только сейчас понимаю, что он проснулся. "Вы двое…?"