Безжалостные боги - Эмили А. Дункан

Серефин так и сделал, а затем спрятал кольцо в кармане мундира.

– Я всегда просто Серефин, – сказал он. – И, думаю, в этом-то и проблема.

– Это не так, – возразил Кацпер.

– Мы оказались в калязинской глуши, познакомились с царевной и, кажется, стали с ней союзниками? Так что не говори мне, что мое пребывание на троне не стало серьезной проблемой.

– Твои проблемы вызваны Руминским и остальными, и возникли бы независимо от того, когда ты занял бы трон. Сколько славок пришлось казнить твоему отцу после коронации?

Серефин прислонился спиной к двери.

– Половину двора, – тихо произнес он.

– А деду?

– Дед оказался более снисходительным к славкам и казнил лишь четверть придворных, а остальных выслал в озерный край.

– А скольких славок ты казнил или хотя бы отчитал с тех пор, как взошел на трон?

«Ни одного». Но Серефин не стал говорить этого вслух.

– Я хотел стать лучше их, – признался он.

Ему хотелось стать лучшим правителем, чем его отец. Но разве это возможно?

– Ты не особо приятный человек, Сер. Знаю, тебе не хочется принимать эти ужасные и трудные решения, но у тебя нет выбора.

Уже очень давно никто так не называл Серефина. И при звуках этого прозвища его сердце дрогнуло.

– Заговорив об убийствах, ты даже успокоился, – заметил Серефин.

Кацпер рассмеялся.

– Я очень хорош в вопросах убийства.

– Ты очень хорош и во многом другом.

Разволновавшись, Кацпер пригладил свои жесткие черные кудри, что вызвало у Серефина улыбку.

– Значит ли это… Что это значит? Я никогда не думал, что осмелюсь зайти так далеко. А если и возникали мысли, то они оказывались довольно мрачными, потому что я считал, что ты отвергнешь меня.

– Кацпер, – застонал Серефин.

Он вспомнил, что Кацпер старался оставаться в центре событий Равалыка. И что Серефину самому подсознательно всегда хотелось быть поближе к своему другу, хотя он сам не понимал причин этого стремления.

Он обхватил лицо Кацпера ладонями. Казалось, его плечи свело от напряжения, словно он ожидал, что Серефин отвергнет его после такого признания.

– Моим разумом завладел калязинский бог, и ты явно выбрал неподходящее время для этого, – сказал Серефин. – Но, кровь и кости, я рад, что ты это сделал.

Кацпер чуть не рухнул от облегчения, а с его губ сорвался хриплый смех. Желая успокоить, Серефин поцеловал его в макушку.

– Но у нас с тобой все всегда шло не по плану, – добавил он, вспоминая их встречу, когда Остия сломала Кацперу руку.

– Пойду узнаю насчет ванной, – неохотно отстраняясь, сказал Кацпер.

– Ты мне не слуга. И никогда им не был.

– Я знал, на что соглашался, к тому же ты путаешь то, что стал бы делать человек, пытающийся услужить тебе ради зарплаты, с тем, что делаем мы с Остией. Ведь мы выполняем эту неблагодарную работу, потому что заботимся о тебе.

Серефин нахмурился.

– Неужели я настолько ужасен?

– Не в моих правилах льстить тебе, хотя, судя по твоим упрекам, ты прекрасно это знаешь…

Серефин сердито посмотрел на улыбающегося Кацпера.

– И я не стану начинать прямо сейчас. Ты – ходячая катастрофа, Серефин.

– Ох.

– Иначе это был бы не ты, – продолжил Кацпер, а затем наконец обошел Серефина и открыл дверь.

– Что ж, ванна звучит неплохо.

– Наверное, тебе следует… – Он нахмурился и провел большим пальцем по щеке Серефина. – Посмотри на свои глаза.

Серефин поежился и подошел к зеркалу, как только Кацпер выскользнул из комнаты. Его правый глаз, как и левый, стал цвета полуночного неба без намека на зрачок, а вместо этого в невероятных глубинах кружились точечки света, напоминающие звезды.

Это вызывало тревогу. Хотя слово «ужас» подошло бы больше. Серефин вздохнул. Ведь это, скорее всего, лишь одна из множества ужасных вещей, которые следовало ожидать от чудовищной сделки, что он заключил.

Зайдя в трапезную, Надя скользнула на скамью рядом с Малахией. Он так старательно игнорировал ее, что напряжение свело его худые плечи. Стащив с его тарелки кусок теплого черного хлеба, она принялась жевать его, пока разглядывала свою руку в ярком свете, льющемся из окон.

Он подвинул тарелку к ней, и Надя тут же вытащила свой ворьен, чтобы отрезать кусочек творога, а затем нарезать на мелкие кусочки подвявшую редиску. Она очень давно не ела ничего, кроме черствого хлеба и жидкой похлебки с капустой. К тому же, что скрывать, ее немного разбаловала изысканная еда, подаваемая во дворце Гражика. Но все же Надя соскучилась по простой монастырской еде.

Подперев щеку, Малахия молча наблюдал за ней.

– Тебе не следовало рассказывать монаху обо мне, – наконец сказал он.

– Брат Иван заслужил знать, кого пригласил на постой, – невозмутимо ответила она и налила себе чашку кваса.

Немного подумав, она взяла чашку Малахии и налила квас ему.

– Справедливо, – сказал он, но Надя не сомневалась, что он уже просчитывал дальнейшие ходы.

– Расстроился, что твой номер у ворот не сработал?

– Как плохо ты обо мне думаешь, – отозвался он.

– Ты сам этого добился.

– Кровь и кости, Надя. Просто скажи мне уйти. Ты же не хочешь, чтобы я находился здесь. И я прекрасно это понимаю. Отпусти меня.

Надя поковыряла стол ногтем покрытой черными венами руки. Он стал острее, чем раньше.

– Мне наконец-то удалось поговорить с Марженей, – призналась она и тут же почувствовала его удивление. Потому что, боги, хоть ей и следовало держаться от него подальше, они все равно сидели так близко, что их плечи соприкасались. – Она так пренебрежительно отзывалась о тебе. – Надя протянула руку, взяла подвявшее яблоко и разрезала его. – «Червяк, пытающийся стать драконом», – процитировала она.

Малахия нахмурился.

– Ты не понимаешь, насколько беспощадны ее приказы. Как часто она твердила, что я могу – и должна – убить тебя. И все их я игнорировала, потому что по какой-то причине хотела сохранить тебе жизнь.

– По какой-то причине, – спокойно повторил Малахия.

Он больше не смотрел на нее, поэтому Надя перевернула ворьен в руке и, надавив рукоятью на подбородок, повернула его лицо к себе.