Это лишь игра - Елена Алексеевна Шолохова

и умеешь прощать. А то бы мне несладко пришлось.

– А ты? Ты умеешь прощать?

– Нет, – коротко отрезал Герман.

– Вот как? – у меня вырывается смешок. – То есть, если я тебя вдруг обижу, ты меня не простишь?

Герман прижимает меня к себе крепче.

– Прощу-прощу, хотя не могу себе даже представить, чтобы ты меня чем-то обидела. А вообще, я – да, злопамятный и ужасно мстительный.

Я не могу понять, шутит он или нет. Говорит он, конечно, веселым тоном, но ведь в каждой шутке…

– А что, по-твоему, нельзя простить? Ну, то есть, чего бы ты сам не смог никогда простить?

– Другим – ничего бы прощать не стал. А тебе… ну, разве только предательство, и то – смотря какое. Попытался бы, наверное, понять. Измену бы не простил! Однозначно. – Герман разворачивается ко мне и делает страшное лицо. – Явился бы к тебе в ночи, как мавр…

– Ой, да, ты же у нас, оказывается, тот еще Отелло, – смеюсь я.

– А то!

– А там, в Канаде, у тебя была девушка? – осмелев, спрашиваю я.

– В смысле, подруга? Была, – запросто отвечает Герман.

А мне становится так неприятно. Глупо, конечно. Это же когда себе было! Меня он тогда и знать не знал. А с другой стороны – скоро он туда вернется, встретит ее и… Настроение моментально портится.

– А кто она?

Герман пожимает плечами.

– Просто девушка. Лора. Мы вместе учились и жили в одном кампусе.

– Она тебе очень нравилась? – зачем-то дальше травлю себе душу.

– Я хорошо к ней относился. Ты с собой сейчас, что ли, сравниваешь? Не сравнивай. Это вообще другое. С моей стороны там была, наверное, просто дружба. Да и какая дружба… Так, общались, тусовались вместе, хотя я так себе тусовщик. Всякие вечеринки, пьянки, всё такое – мимо, я вообще не любитель. А Лоре нравилось веселиться. Из-за этого, ну и не только, часто ссорились. То есть она обижалась, ссорилась, потом мирилась. Ну и в итоге назло мне спуталась с одним… Был там у нас в колледже один урод. Считал себя пупом земли. С какими-то графскими корнями и королевскими замашками. Мы с ним друг друга искренне терпеть не могли. Чуть ли не с первого взгляда. И с Лорой он тоже замутил только для того, чтобы меня уязвить. А потом бросил ее и слил видео с ней в интернет.

– Какое видео?

Герман бросает на меня снисходительный взгляд.

– Откровенное.

– Ах… – понимаю я. – Ужас какой… И что?

– Лора уехала. Не выдержала прессинга. Там, конечно, с этим делом попроще, но тоже знаешь… мало приятного.

– А ты что?

– А я сделал так, что этот граф вслед за Лорой убрался из колледжа.

– Как?

Герман хмурится. Я давно заметила, когда ему не хочется отвечать – он хмурит брови.

– У всех есть свои слабые места, – в конце концов расплывчато отвечает он.

– Отомстил, значит?

– Око за око, позор за позор…

– Страшный ты человек, Герман Горр.

– А два часа назад был хорошим, – смеясь, припоминает он.

– А я от своих слов и не отказываюсь, – улыбаюсь я. – Ты – хороший, но и опасный.

– Да ты что. Я вообще как кузнечик, не трогаю козявок и с мухами дружу… – шутит он, но затем, посерьезнев, говорит: – Тебя я никогда не обижу, чтобы ни случилось, я уже тебе говорил.

– А ты будешь приезжать на каникулы? – задаю ему самый больной вопрос. – У вас же будут каникулы? Хотя бы раз в год…

А потом, наплевав на стыд и стеснение, тихо добавляю:

– Я ждать тебя буду…

Смотрю на него с надеждой и страхом, а в ответ ловлю такой щемящий взгляд, полный нежности. Герман прижимает меня к себе, легонько потираясь подбородком о мою макушку.

– Я сказал отцу, что никуда не поеду.

– Как? – не верю своим ушам.

– Сказал ему, что здесь останусь.

– Из-за меня? – выдыхаю я, чувствуя, как сердце срывается вскачь.

– Угу. Как же я тут тебя оставлю? – шепчет он.

– А он что?

– Отец? Ну, ему не очень понравилось… Но это же моя жизнь, мне решать. Так что смирится.

– Я… я не знаю, что сказать… ты… боже… – бормочу я бессвязно. У меня опять щиплет глаза. – Герман, ты… неужели мы не расстанемся? Я поверить боюсь… Нет, я понимаю, что тебе нужно уехать. Это же твое будущее. Я не смею тебя держать. И не хочу, чтобы из-за меня ты ломал свое будущее, но… я так не хочу расставаться с тобой. Я хочу, чтоб ты знал… даже если ты уедешь, я тебя дождусь… подумаешь, четыре года…

– Я не уеду. Никуда ты от меня теперь не денешься, – говорит он, целуя в макушку.

***

С прогулки я возвращаюсь как пьяная – от счастья. Мне до сих пор не верится, что Герман остается! Он всё бросает ради меня! Мне стыдно, что я так радуюсь, ведь, если так подумать, он лишает себя прекрасного образования и, может, еще каких-то перспектив. Но я же его не просила. Честное слово, никогда его об этом не просила. Герман сказал: это его решение, усыпляю я свою совесть. И потом, история знает случаи, когда и короли отказывались от трона ради любви. И были счастливы. А как я-то счастлива!

Тоска, которая все это время точила меня, медленно отступает. Как будто внутри тает ледяной ком, и по венам растекается тепло.

На обед Василий приносит омуль горячего копчения и свежий, еще теплый хлеб. Я не большой любитель рыбы, но тут язык можно проглотить.

Уезжаю с неохотой – так мне тут понравилось. Но в дороге нам весело. Я заливисто смеюсь над шутками Василия и Германа. И обожаю сейчас весь мир. И верю, впервые верю, даже нет, знаю точно – всё будет хорошо. И с операцией, и вообще. Меня буквально захлестывает от предчувствия чего-то доброго и светлого.

Домой влетаю как на крыльях. Раздеваюсь, напеваю, пританцовываю на глазах изумленной бабушки.

– Гляжу, поездка прошла хорошо? – спрашивает она.

– Замечательно! Великолепно! – порывисто обнимаю ее, целую в теплую мягкую щеку. – Бабушка, я так тебя люблю!

– Как Герман?