Аквамариновое танго - Валерия Вербинина

Могу похвалить себя – ни когда я убил Гийо, ни когда я прикончил Парни и имитировал пожар, никто даже не заподозрил, что имело дело убийство. Собственно говоря, я хотел лишь получить у них точные сведения, но был готов к тому, что только страх смерти вынудит их к откровенности. Гийо сразу же попытался говорить со мной омерзительным адвокатским языком, который я и так терпеть не могу… Он доказывал мне, что я не имею никакого права вообще его допрашивать, но когда я стал заталкивать его голову в воду, сразу же забыл про права и стал кричать, что он тут ни при чем, это была идея Парни, он вообще ничего не знает… Я утопил его, тщательно уничтожил все следы своего пребывания и ушел. В следующий раз, отпросившись в Ницце с работы – якобы для того, чтобы навестить мать, – я опять отправился в Париж. На этот раз я взялся за Парни, но толстяк вообще не оправдал моих ожиданий. У него оказалось больное сердце, и когда я стал угрожать ему, он просто-напросто умер. Я сымитировал пожар и удалился. То, что я успел узнать у обеих жертв, навело меня на мысль, что никто толком не знает, что там произошло, но при этом убийцей оказался явно кто-то из своих. Я составил полный список всех, кто тогда находился в замке, и решил, что в самом худшем случае я просто убью их всех одного за другим – хоть один из них да окажется тем, кто мне нужен. А так как я по натуре человек методичный, то сделал 17 человечков – по числу подозреваемых. Сюда входили Оноре Парни, Сезар Гийо, Антуан Лами, Эрнест Ансельм, Андре Делотр, его жена Люсьенн, Жером Делотр и его жена Одетта – я не сомневался, что эта изворотливая особа сумела бы пролезть в замок, если бы у нее возникла такая необходимость. Также я не забыл Жана Майена, доктора Анрио, Жозефа и Савини Рошар, горничную Мари, садовника Жюльена, Жака Бросса, Бернара Клемана и Стефана Эриа. Ашиля я исключил, потому что не сомневался в том, что он уже мертв. Кроме того, я никогда не верил, чтобы он мог причинить зло моей матери. Вид человечков, стоявших на полке, забавлял меня, но, чтобы не путаться, я взял двух, которые изображали тех, кого я уже убил, и отрезал им головы. Странным образом мне сразу же стало немного легче.

Следующими в моем списке стояли супруги Рошар, и, чтобы настроить их на нужный лад, я сначала послал анонимное письмо. Если они обратятся в полицию, думал я, то попадут ко мне, и я в любом случае сумею их разговорить. Но тут мои планы нарушились. Я узнал об убийстве Жозефа Рошара, и мало того: прибыв на место, я увидел возле тела листок с надписью: «Номер три».

Боюсь, вы не можете представить себе, что такое лелеять месть, обдумывать малейшие детали и вдруг столкнуться с тем, кто грубо пытается занять твое место… Я был в ярости и, конечно, совершил глупость: просто забрал листок и спрятал его. Увы, ваши показания не оставляли сомнений в том, что вы тоже видели листок и запомнили то, что было на нем написано. Однако покамест меня никто не подозревал.

Вскоре была убита Савини Рошар, и номер на зеркале, написанный красной помадой, не оставлял сомнений в том, что кто-то пытается имитировать мои действия. Я из кожи вон лез, пытаясь вычислить этого человека, но он ускользал от меня. Не будут описывать, как я вел следствие, – вы любезно согласились помогать мне и сами все видели. Я не оставлял надежды поговорить с Лами до того, как до него доберется мой двойник, но увы: Лами был убит, и опять не мной. Однако паника, мелькнувшая на лице Ансельма, когда он увидел мое письмо в почте отчима, подсказала мне, что он может быть к этому причастен.

Тут произошло убийство Жанны Понс, и мне пришлось принять кое-какие меры. Дело в том, что Жанна знала о моем существовании. Она не знала мою нынешнюю фамилию, но на стене у нее висело фото, где я сижу на скамейке рядом с матерью. Вы с вашей проницательностью, боюсь, непременно бы им заинтересовались… Так что, прибыв на место преступления, фото я незаметно снял.

Одетту Делотр я убил совершенно обдуманно, и ничуть об этом не сожалею. На ее глазах я убрал в ящик стола револьвер. Я не сомневался, что с ее характером она непременно попытается им воспользоваться. Она не знала, что он не заряжен, и стала угрожать мне. Когда она нажала на спуск и выстрела не последовало, она чуть не заплакала. Я отобрал револьвер у нее, зарядил его, обернулся к ней и выстрелил в упор. Когда она упала, я вложил оружие в ее руку. Конечно, вам и комиссару я изложил немного другую версию, но, поверьте, я никогда не был настолько самонадеян, чтобы оставлять заряженное оружие в пределах досягаемости преступника, особенно если он – убийца. Однако сначала я заставил Одетту сознаться в убийстве двух человек. Смерть Жанны Понс была мне по большому счету безразлична, но убийство Ашиля я ей не простил. Детали, с помощью которых я заставил ее сознаться, взяты из его письма мне – свидание в Булонском лесу, к примеру. Вам, конечно, я ничего об этом письме не сказал, а назвал источником сведений сожительницу Ашиля (которая давно забыла о нем).

Когда я преследовал Эрнеста Ансельма, который сбежал в одежде своей матери, я колебался между желанием задержать его – и желанием убить. Я выбрал убийство, потому что не сомневался, что ему так или иначе удастся выпутаться. Я вошел в купе и зарезал его, потом быстро вышел, снова постучал и вошел второй раз. Так как он был мертв, а я пытался прощупать пульс, никто не удивился, что моя одежда оказалась испачкана его кровью. Но мои нервы были уже на пределе. Из семнадцати человечков остались только девять, и если бы не вы, боюсь, я бы не удержался и перебил их всех. Это было тем более глупо, что на самом деле убийца моей матери не находился в их числе.

Не знаю, чего мне стоило сдержаться и не убить Жерве на месте, когда вы в своей спокойной манере неопровержимо доказали, что это он убил Лили. Все упростил комиссар Бюсси, когда велел мне не выпускать его из виду. Но я отлично понимал, что вы меня непременно разоблачите и это только вопрос времени. Будь Жан Майен понаблюдательнее, он бы давно вспомнил, что видел меня на могиле Лили Понс – я часто ездил туда. Я уж молчу о посвящении «Аквамаринового танго», о том, что в моем досье, которое находится в полиции, были подробные данные о моих приемных родителях, о том, что я был усыновлен, что я родился в Ницце в 1900 году… Даже Ева Ларжильер могла меня выдать, если бы вспомнила, что моя мать, как и я, терпеть не могла рыбу.

Вот, наверное, и все. Больше мы с вами никогда не встретимся – по крайней мере, я собираюсь позаботиться об этом. Я дарю вам бумажных человечков, которые остались в живых, и их никчемные жизни. Я знаю, что при других обстоятельствах я мог бы быть богатым и считаться законным сыном Лили, но жизнь не признает сослагательного наклонения. Я знаю, что, умирая, моя мать думала обо мне, и это мое главное утешение. Ведь «бедный Ан…», о котором она говорила, – это я. Сам не знаю, как мое лицо не выдало меня, когда вы рассказывали, что именно вам удалось узнать у Жана Майена…

В общем, все получилось так, как она писала в своих стихах:

Каждый топчет одну дорогу,

Каждый видит одну звезду,

Каждый ищет одну недотрогу

И в бреду зовут лишь одну.

Прощайте.