Проклятие чёрного единорога - Евгения Преображенская

Ее большие желтые глаза заблестели.

– Она находится под заклятием, – сказала Джиа, отводя взгляд. Врать она не любила, но придумывать сказки умела хорошо. – Ты – дочь своей матери и неведомого существа, обладаешь достаточной силой, чтобы развеять это заклятие… Но прежде тебе следует разобраться со своим. Говорят, что настоящая любовь может разрушить злые чары… Хотя, – она хмыкнула, – я не уверена, что в этом ужасном мире еще может существовать любовь.

– Ква, – заметила принцесса.

– Ну да, – согласилась Джиа. – Возможно, я тоже люблю кое-кого… – Она задумалась. – Ну а если есть кто-то, кто готов любить тебя… Если вдруг есть такой мужчина, который готов годами ждать твоей благосклонности, сносить оскорбления и жестокие выходки… Возможно, его не испугает и твой ночной облик? Попробуй… Развей чары, помоги вернуться к жизни и своей матери. Я искренне желаю тебе в этом удачи.

С этими словами Джиа подошла к балкону, собираясь было уходить, но в последний момент обернулась. Солнце еще не вышло из-за гор, но небо уже наполнилось утренним светом, а облик принцессы начал медленно изменяться. Ее кожа разгладилась и посветлела, а глаза и рот значительно уменьшились. Изменилось и их выражение.

– Гриерэ, – проговорила Джиа, – если тебе все же не удастся снять свое проклятие, запомни вот что: охота на зверей – это хорошая забава, но гораздо веселее карать преступников! Запомни, твоей стране и твоему городу не хватает охотника – сьидам.

Небо стремительно светлело. В садах и рощах запели птицы.

– Прощай, Гриерэ, – прошептала Джиа, делая шаг назад, и пропала в тени, как будто ее и не было.

– Прощай, Леилэ, – тихо ответила принцесса.

С восходом солнца в Самторис пришло горе. Ступени столицы заливала густая господская кровь. Ужас, подобно чуме, быстро распространялся по городу. В страхе причитали женщины, плакали дети, бранились мужчины, выли собаки. Массовые убийства поражали жестокостью и наводили на мысли о ритуале.

Самая страшная жатва выпала на судьбу жителей Четвертой ступени. Были растерзаны и замучены многие из проживавших или гостивших здесь почтенных граждан.

Преступники взломали денежные хранилища, принадлежавшие главам торговых и ремесленнических гильдий. Но, вместо того чтобы присвоить награбленное добро себе, они набили этим золотом рты его же законным владельцам, да так щедро, что те задохнулись. Несчастных развесили кверху ногами на деревьях, и теперь их тела раскачивались, а золотые монеты со звоном сыпались на мостовую.

Нескольких высокопоставленных офицеров полиции и тайных служб нашли лежащими в лужах крови у ворот их семейных особняков. У благородных самторийцев были отрезаны кисти рук, уши и языки. А белые стены домов размалевали красными буквами обвинений в бездействии и укрывательстве.

В главном фонтане Четвертой ступени возвышалась дикая конструкция из мертвых тел. Уважаемые дамы, жены полицейских и министров, были раздеты и связаны, а во ртах их закрепили предметы для эротических игр. Надписи на крупных бедрах дам повествовали о убийствах, которые те совершали ради удовольствия и сохранения красоты.

Тяжелый топот солдатских сапог и грохот оружия с самого раннего утра сотрясали город. На улицах собирались группы людей. Одни из них протестовали, призывали к отмщению, другие же ликовали, выкрикивая во всеуслышание о справедливом возмездии.

Громче всех выступал комитет народной бдительности. Его члены – рабочие, почувствовавшие вкус крови богачей, – требовали спустить знать с «верхних ступеней на землю», сровнять гору Прэзоступ и узаконить для всех жителей Самториса равные права. И, вместо того чтобы бросить все силы на поиски преступников, полиции пришлось усмирять народное волнение, которое грозило вот-вот вырваться из-под контроля.

А меж тем вооруженные отряды королевской гвардии спешили к стенам высочайшей из башен Четвертого уровня. В этом скромном особняке проживал один из старейшин Совета Единого – многоуважаемый Гел А́зу. Теперь его мертвое тело, сплетенное вместе с телами других членов Совета в отвратительную гирлянду, украшало здание башни. На животах у благородных старцев были вырезаны буквы: «Убийца! Развратник! Клятвопреступник!»

Однако самое вопиющее по своей наглости убийство произошло на Второй ступени. В королевском дворце Рея Бранко Мудрого был убит министр безопасности и внутренних дел А́рискос Ге́йре!

Стало ясно, что отныне в городе Самторисе никто, и даже сам король, не может больше чувствовать себя в полной безопасности. Когда стража ворвалась в покои министра, обнаружилось, что Арискос Гейре еще был жив.

Безвольное тело свисало из окна на невидимых путах, что в обычное время служили гениально продуманной самим же министром сигнализацией. Тысячи тончайших шнурочков, колокольчиков и прочей дребедени теперь переплелись воедино, образуя вокруг ног, рук и шеи своего изобретателя опасные петли. Из порезов на посиневшем горле мужчины сочились капельки крови, стекавшие на площадь внизу.

Министр какое-то время продолжал дергаться, словно вытанцовывая странный танец, а затем смиренно обмяк и наконец успокоился навеки. На стене замка позади него алели кровавые буквы обвинений: «Предатель!»

– Ваше Святейшество, вы что же, так и не ложились спать сегодня? – раздался робкий голосок.

Из-за приоткрытой двери кабинета высунулось лицо девочки лет двенадцати. Верховный жрец, стоявший у окна, тяжело вздохнул. Несмотря на ранний час, в это утро девочка была не первым его посетителем. В руках Его Святейшество сжимал свиток с донесением.

– Ла́на, ты же знаешь, что я не люблю, когда ты так меня называешь, – устало проговорил он, прикрыв рукой глаза.

– Хорошо, Ваше Святейшество, папочка, – ответила Лана с озорной улыбкой.

Худенькая, вся в золотистых веснушках, девочка приблизилась к жрецу. Мужчина опустился на колени и, отбросив опостылевший свиток, крепко прижал к себе хрупкое тельце девочки, зарывшись лицом в ее кудри.

– Ты у меня уже такая взрослая, – прошептал он.

– Что случилось, папочка? – испуганно спросила Лана, ласково гладя его по спине.

– Ничего, дорогая, – ответил он. – Не переживай за меня.

– Ты совсем не умеешь обманывать, – с серьезным видом напомнила девочка. – Расскажи мне, что же тебя тревожит?

Дэрей Сол внимательно посмотрел в глаза дочери – большие и зеленые, совсем как у ее матери.

– Да, ты и правда сильно подросла за последнее лето, – вздохнул ее отец. – Как бы я хотел, чтобы это происходило немного медленнее… Как бы я хотел, чтобы ты никогда не узнала о том, что творится в мире «взрослых». Возможно, я даже слишком хотел этого. Возможно, и я сам на многое преступно долго закрывал глаза. Я не мог и не желал услышать, понять… А теперь уже поздно. И от правды не уйти.

– Я ничего не понимаю, – нахмурилась Лана. – О чем ты?

– Помнишь, моя милая, наши с тобой уроки по зоологии? – осторожно спросил Дэрей Сол. – Помнишь, как ты плакала, когда узнала, что волки едят зайчиков?