Император - Николай Романов

– Спасибо, Иван Мстиславович! Я понимаю вашу озабоченность. Но давайте пока не будем совершать никаких резких телодвижений.

И граф Охлябинин решил, что император ему не поверил.

Наверное, посчитал, что главный мибовец строит интриги против советника. Ну да и бог с ним, с мальчишкой! Наше дело прокукарекать, а там хоть не рассветай! Как бы то ни было, а свою задницу я, в случае чего, прикрыл… И, в общем-то, правильно император не делает скоропалительных выводов на основании слов одного человека. Значит, мальчишка понемногу взрослеет. Если выживет в предстоящей схватке, то, пожалуй, выйдет с него толк.

А если у него есть иные причины делать вид, будто не поверил, то это значит, что он уже повзрослел. И толк с него уже вышел.

Короче, в любом случае, я поступил правильно.

И граф Охлябинин отправился в родное министерства, обретя хоть какое-то спокойствие в душе.

Осетру доложили, что цесаревну Ольгу можно посетить, на четвертый день ее болезни.

Он тут же сорвался и полетел. Вернее, помчался, ибо летать над территорией дворца не разрешалось никому. В том числе и самому императору. Разве что спасаться бегством, как Владислав Второй…

Когда он вошел в персональную палату, которую занимала ее высочество, Ольга встретила его без былой ненависти во взгляде.

Похоже, нервный срыв пошел цесаревне на пользу. По крайней мере, в смысле отношения к ублюдку…

– Здравствуй, сестра! Как ты себя чувствуешь?

– Здравствуй, брат! Спасибо, неплохо! Врачи обещают отпустить через три, максимум четыре дня.

Однако лицо ее было тронуто бледностью, а лежащие поверх одеяла руки казались безжизненными.

– Вот и прекрасно. Я рад!

Кажется, Ольга слегка удивилась. Во всяком случае, глаза ее расширились, а руки ожили, стиснув и снова отпустив одеяло.

– Присаживайся, пожалуйста!

Осетр вызвал из пола стул и угнездился на нем.

Поговорили немного о здоровье.

О чем еще можно говорить с больным человеком? Не о том же, что его очень скоро ждет новый допрос – на сей раз с применением суперпентотала…

А потом Ольга сказала:

– Послушай, брат… Ты не можешь рассказать, что же со мной все-таки случилось. – Она опять вцепилась в одеяло. – Я не имею в виду нынешнюю болезнь.

«А почему бы и нет? – подумал Осетр. – Только не сейчас! Иначе у нее снова случится нервный срыв!»

* * *

Он рассказал Ольге все через несколько дней, когда врачи наконец выпустили ее высочество из госпиталя.

Брат и сестра сидели в апартаментах, которые дворцовый мажордом отвел цесаревне для проживания, расположившись бок о бок на диванчике.

Выслушав рассказ Осетра, Ольга долго молчала. Лицо ее все еще не заиграло былыми красками.

– Я удивлена, что ты оставил меня в живых, – сказала она потом. – Мой отец бы так не поступил…

Осетр пожал плечами:

– В конце концов, все случившееся было проделано без твоего ведома. Ты виновата разве лишь в том, что согласилась выдать себя за мою мать. Но у тебя, в общем-то, и не было иного выбора. И за это ты уже и так наказана. Постоянным страхом разоблачения, неожиданной тяжелой болезнью, собственной ненавистью… Как известно, за один проступок дважды не наказывают.

Ольга помолчала.

– Знаешь, брат, ты удивительно умеешь располагать к себе. Мне уже даже не верится, что всего полмесяца назад я тебя ненавидела!

Осетр улыбнулся:

– К счастью, ненависть тоже лечится. И я рад, что ты излечилась. А маму свою я все равно найду!

Она опять помолчала. А потом бурно вздохнула, словно сбросила с плеч неподъемный груз, и улыбнулась:

– Спасибо тебе за лечение, Остромир! – Она коснулась его руки, и в прикосновении этом несомненно ощущалась некая толика ласки. – Теперь, после всего случившегося, я знаю, что ты совсем не такой, каким выставлял тебя мой отец. Его ненависть мне понятна, хотя и он не имел права на нее. Ведь ты – его сын. Но я не должна была к тебе так относиться. Прости меня!

«Бог простит!» – хотел сказать Осетр. Но не сказал.

Зачем? Она и так изрядно пострадала от слепой веры в правоту отца. И ни к чему сыпать соль на раны. Жизнь все расставляет на свои места. Каждому воздается!

– Уже простил! – Осетр встал с дивана.

– А маму свою ты непременно найдешь, – быстро проговорила Ольга. – И если сумею, я тебе помогу.

– Договорились, Оля... Мне пора! У императора всегда имеются неотложные дела! Отдыхай и не мучай себя угрызениями совести. Ты мне нужна здоровой. И телом, и духом!

Он знал, что угрызения совести за один день не оставят ее. С этим он ничего поделать не мог. Но он знал и другое: никакого допроса с применением суперпентотала не будет. У него теперь в отношении сестры появились совсем другие планы. И вот это уже зависело только от него.

– Ваше императорское величество! – послышался по говорильнику голос Найдена. – К вам ее высочество великая княжна Ольга!

– Просите! – Осетр отправил в небытие сетевого агента.

Через пару мгновений цесаревна появилась на пороге.

– Звал, брат? Добрый день!

– Добрый день, сестра! Садись, пожалуйста!

Ольга прошла к столу и села в кресло для посетителей.

Выглядела она теперь много лучше. Лицо порозовело, движения стали уверенными.

В общем, перед императором снова находилась принцесса.

– Как себя чувствуешь, Оля?

Цесаревна улыбнулась:

– Спасибо, Остромир, хорошо! Я почти вылечилась от угрызений совести. – Улыбка сошла с ее лица. – Однако полагаю, ты позвал меня вовсе не для того, чтобы поговорить о моем здоровье.

Нет, она была далеко не дура! Какой бы сволочью ни являлся Владислав Второй, он наградил своих детей умом.

По крайней мере, двоих из них. А с остальными еще разберемся!

– Ты права, сестра. – Осетр встал и прошелся по кабинету.

Ольга молча ждала, провожая его взглядом.

Осетр подошел к окну.

В императорский садик уже пришла осень. Березы нахлобучивали на себя желтые, а клены – оранжевые шапки. Цветовые кусты неотвратимо уходили в зимний сон. Сверху на все это смотрело пасмурное небо. От пейзажа веяло откровенным унынием.

Но в Осетре уныния не было. Хотя сомнения иногда случаются унылыми…

«Правильно ли я поступаю? – думал он, глядя в бесконечную серость неба. – Не получится ли в результате, что встреча вызовет совсем противоположные события?.. Может быть, может быть… Но если расчет верен, то должно возникнуть хоть что-то, похожее на доверие».