Любовь и тьма - Исабель Альенде

Дорогу до границы они поделили на две части: Ирэне была еще очень слаба и не вынесла бы столько времени, сидя в машине без движения, страдая от головокружения и болей; бедная моя любовь, за последние недели ты так исхудала, твои золотые веснушки поблекли на солнце, но ты красива, как всегда, хотя твои длинные, как у принцессы, волосы, подстрижены. Я не знаю, как тебе помочь, я хотел бы принять все твои страдания на себя, развеять твою неуверенность; будь проклята эта судьба, что осыпает нас ударами, от которых панический страх пронзает все наше существо. О, Ирэне, как бы мне хотелось вернуть тебя в беззаботные времена, когда мы гуляли с Клео по горам, садились под деревом и смотрели на лежавший у ног город и на вершины мира и пили вино, чувствуя себя свободными и вечными; тогда я и представить себе не мог, что повезу тебя по этой дороге кошмаров, когда нервы натянуты до предела, когда чутко реагируешь на малейший шум, когда ты постоянно начеку, подозревая все и вся. С тех пор как эта автоматная очередь чуть было не переломила тебя пополам, нет мне ни сна, ни покоя. Ирэне, я должен быть сильным, огромным, непобедимым, чтобы никто не мог причинить тебе вреда и чтобы я мог защитить тебя от боли и насилия. Когда я вижу, как ты, сломленная усталостью, закрыв глаза, сидишь, откинувшись на спинку сиденья, и молча переносишь тряску, мучительное беспокойство сжимает мне грудь, и я чувствую неистовое стремление оберегать тебя, боюсь потерять тебя, хочу быть всегда рядом с тобой, чтобы ограждать тебя от любого зла, стеречь твой сон, одарять тебя счастливыми днями…

Когда наступила ночь, они остановились в небольшой провинциальной гостинице. Слабость девушки, ее неуверенная поступь и полубессознательное состояние произвели на администратора неизгладимое впечатление, и он, проводив их до самого номера, настоятельно порекомендовал им что-нибудь поесть. Франсиско помог Ирэне снять одежду, поправил повязки и уложил ее в постель.

Принесли суп и стакан подогретого вина с сахаром и корицей, но она так обессилела, что даже не взглянула на еду. Франсиско лег рядом с ней, и она, обняв его, положила голову ему на плечо, вздохнула и сразу же погрузилась в сон. Счастливый, как всегда, когда они были вместе, он лежал, боясь пошевелиться, и улыбался в темноте. Уже несколько недель, как между ними возникла эта, по-прежнему казавшаяся чудом, близость. Он знал ее самые интимные тайны; и ее дымчатые глаза, которые становились безумными от страсти и влажными от благодарности за его любовь, больше не были для него загадкой; он столько раз заботливо осматривал ее тело, что мог бы нарисовать его по памяти, и был уверен, что до конца своей жизни будет помнить каждую его клеточку; но всякий раз, когда он чувствовал ее в своих объятиях, его охватывало такое же горячее волнение, что и в первую встречу.

Утром следующего дня Ирэне проснулась в таком хорошем настроении, словно всю ночь провела в играх и шалостях, но, как она ни старалась, скрыть восковой цвет кожи и нездоровые круги под глазами ей было не под силу. Франсиско приготовил ей плотный завтрак: ей следовало подкрепить свои силы, — но девушка почти не дотронулась до него. Она смотрела в окно и видела, что весна уже кончилась. После того как она провела в царстве смерти столько времени, жизнь для нее обрела иную ценность. Как чудо, она воспринимала все, что ее окружало, и была благодарна каждому дню за его незаметные радости.

Рано утром они сели в машину и двинулись в путь: предстояла многочасовая поездка Проехали залитый солнцем городок, наводненный тележками с зеленью, продавцами всяких мелочей, велосипедами и полуразвалившимися, набитыми до отказа автобусами. Зазвонил колокол приходской церкви, на улице появились две одетые в черное старухи, которые несли заупокойные свечи и вдовьи молитвенники. Прошла группа школьников с учителем; они шли в сторону площади и пели: «Белый мой конек, увези меня отсюда, привези меня туда, где родился я». В воздухе приятно пахло свежеиспеченным хлебом, слышался хор цикад и дроздов. Все вокруг выглядело чистым, прибранным, спокойным; люди мирно занимались повседневным трудом. На мгновение Ирэне и Франциско вздрогнули: быть может, им все это показалось, у них бред, больная фантазия и на самом деле им ничего не угрожает. Они спрашивали себя, не убегают ли они от собственной тени. Но когда они вспомнили, что их карманы прожигают поддельные документы, когда взглянули на свои загримированные лица и вспомнили все, что им довелось перенести в последнее время, то поняли: они не безумцы. Это мир стал безумным.

Они так долго ехали по этой бесконечной дороге, что к концу дня уже не воспринимали открывавшиеся перед ними пейзажи — им все казалось одинаковым. Они чувствовали себя астронавтами, спасшимися после крушения звездолета. Их путешествие прерывали лишь полицейские проверки у пунктов уплаты дорожной пошлины на шоссейных дорогах. Всякий раз, когда Франсиско и Ирэне вручали полицейским документы, их словно током пронзало от страха, они покрывались потом и замирали. Гвардейцы рассеянно раскрывали документы там, где была приклеена фотография, и делали знак продолжать путь. Но на одном пункте им велели выйти из машины, десять минут их держали, жестко задавая вопросы, осмотрели автомобиль со всех сторон, и когда Ирэне, в уверенности, что их все-таки схватили, готова была закричать — сержант разрешил им ехать дальше.

— Будьте осторожны, в этом районе полно террористов, — предупредил он их. Еще долго они не могли произнести ни слова. Опасность была так неизбежна и так близка, как никогда.

— Паника сильнее любви и ненависти, — произнесла с удивлением Ирэне.

После этого случая они стали относиться к страху насмешливо, постоянно подшучивали друг над другом, не растрачивая себя на бесполезные волнения. Франсиско догадался, что именно чувство страха было слабым местом Ирэне. Она не знала, что такое робость или стеснительность, и отдавалась любви открыто и свободно. Но она была способна на мучительный стыд. Она заливалась румянцем, если допускала слабость, которую не терпела ни в других, ни в себе. Этот страх, который она обнаружила в себе, был оскорбителен для нее, и она старалась скрыть его даже от Франсиско. Это был страх глубинный, всеобъемлющий, непохожий на обычный испуг, с которым она сталкивалась и от которого всегда защищалась смехом. Она не стремилась казаться смелой, когда ей было просто не по себе, как при забое кабана или скрипе двери в доме, где жили духи, однако это новое чувство — чувство страха, прочно сжившееся с нею, заполнившее все ее существо, заставлявшее ее кричать во сне и дрожать в ознобе наяву, вызывало в ней стыд. Временами впечатление кошмарного сна было настолько сильным, что было непонятно, живет ли она грезой или грезит, что живет. В такие мгновения, когда она обнаруживала свой стыд и страх, Франсиско любил ее еще больше.

Наконец они съехали с основной шоссейной магистрали и по дороге направились в горы, пока не доехали до старинной водолечебницы — в прошлом она славилась своими чудодейственными водами, но современная фармакопея[63]предала ее забвению. Здание еще хранило следы блестящего прошлого, — тогда, в начале века, сюда приезжали известные семьи и иностранцы — для поправки здоровья. Запустение не уничтожило очарования просторных залов водолечебницы с балюстрадами и фризами, не разрушило старинной мебели, бронзовых ламп и гардин, отороченных бахромой и помпонами. Франсиско и Ирэне поселились в комнате, где были громадная кровать, шкаф, стол и пара простых стульев. В определенное время электричество отключалось, и потому передвигаться можно было только со свечами. С заходом солнца температура резко падала, как это всегда бывает в горах, и тогда ароматными ветвями боярышника растапливали камины. В окно тянуло острым и терпким запахом палой листвы и навоза, которые сжигали во дворе. Кроме них и обслуживающего персонала, здесь обитали страдающие различными недугами больные и пенсионеры, проходившие щадящий курс лечения. Начиная с шагов постояльцев, шаркающих по коридору, и кончая ритмичным звуком машины, качающей воду и лечебные грязи в просторные, отделанные мрамором и металлом ванные комнаты, — все здесь звучало и двигалось плавно и замедленно. Днем, завернувшись в белые простыни, похожие на призраки давних времен, пациенты с надеждой карабкались вверх по обрыву, опираясь на палку, вереницей двигаясь к дымовым трещинам. В складках вулкана над большими лужами горячих источников, бивших из глубины, поднимались столбы густого сернистого пара: там сидели больные, невидимые в плотном тумане. Когда наступал вечер, в гостинице звонил колокол, и его вибрирующий зов рокотал среди уступов гор, в пропастях и тайных логовах. Для ревматиков, язвенников, ипохондриков, страдающих артритом и аллергией и больных неизлечимой болезнью — старостью — это было сигналом к возвращению. Кормили строго по режиму, в просторной столовой, где гуляли сквозняки и запахи кухни.